Слезы снова напомнили о себе, и я откашлялась.
— Как только все закончится, я сразу же сажусь на самолет и прилетаю к тебе. Но кто знает, что там, в Уоррентоне, и на сколько это затянется. Такое с нами уже случалось. То ты не можешь, то меня дела не пускают.
— Дерьмовая жизнь, — прошептал мне в ухо Бентон.
— Так уж получилось, — сказала я и почувствовала вдруг, что меня клонит ко сну. — Сами выбирали.
— Может быть. — Уэсли потянулся к моим губам, руки скользнули мне под одежду. — Суп потом, мы еще успеем поваляться.
Мне бы и хотелось ответить ему тем же, но тело отказывалось реагировать на его ласки.
— Мне почему-то кажется, что на суде нас ожидают большие неприятности.
— Мы ведь все там будем: Бюро, ты, Люси. Нисколько не сомневаюсь, что последние пять лет Кэрри только тем и занималась, что строила планы мщения.
Я отстранилась — из какого-то темного уголка мозга выскочило вдруг резкое, осунувшееся лицо Кэрри. В памяти осталась одна сцена из прошлого, невольной свидетельницей которой мне довелось оказаться. Люси и Кэрри сидели поздно вечером за столиком неподалеку от стрельбища Академии ФБР в Квонтико, не догадываясь о моем присутствии, и я слышала их негромкие голоса, их игривые шутки. Я видела, как они обнимались, как целовались в губы. Странное чувство овладело мной тогда, однако я заставила себя повернуться и уйти. Кэрри только начала обрабатывать мою племянницу, а теперь то, что начиналось так романтично, заканчивалось уродливым гротеском.
— Бентон, мне надо собрать вещи.
— Твои вещи всегда собраны. Ты же сама знаешь.
Подгоняемый желанием, он уже принялся расстегивать мои крючки и пуговицы. Странно, но сильнее всего Бентон хотел меня тогда, когда я его не хотела. Иногда такое отсутствие синхронизации раздражало нас обоих.
— Я знаю, что ты обеспокоен, но у меня нет для тебя ободряющих слов. Я не могу сказать, что все будет в порядке, потому что все будет плохо. Защита и пресса нас просто так не отпустят. О нас с Люси будут вытирать ноги, а Кэрри, не исключено, окажется на свободе. Вот так-то! Истина и справедливость по-американски.
— Прекрати. — Он пристально посмотрел мне в глаза. — Не начинай снова. Раньше я не замечал в тебе подобного цинизма.
— Это не цинизм, и я ничего не начинала. — Злость, собиравшаяся во мне после получения письма, готова была выплеснуться. — Разве я срезала кожу с одиннадцатилетнего мальчика, а потом оставила его совершенно раздетого и с простреленной головой у мусорного контейнера? Разве это я убила шерифа и тюремного охранника? А Джейн, сестра Голта... Ты помнишь ее, Бентон? Помнишь следы босых ног на снегу и ее замерзшее окровавленное тело в фонтане?
— Конечно, помню. Я был там. Все, что видела ты, видел и я.
— Нет, Бентон, не все.
Не глядя на него, я отступила и застегнула расстегнутую им блузку.
— Ты не погружаешь руки в их истерзанные тела, не прикасаешься к их ранам и не измеряешь их. Ты не слышишь, о чем говорят мертвые. Не видишь лиц их близких и родных, которые с замиранием сердца ожидают в коридорчике, и тебе не приходится говорить им то, что говорю я. Нет, Бентон Уэсли, ты не видишь того, что вижу я. Ты видишь чистенькие папки, глянцевые фотографии и остывшие места преступлений. Ты проводишь больше времени с убийцами, чем с теми, кого они лишили жизни. И может быть, ты лучше спишь. Может быть, ты даже не боишься видеть сны.
Бентон вышел из моего дома, не сказав ни слова, потому что я зашла слишком далеко. Я была несправедлива и жалка. Он тоже плохо спал: ворочался, метался, бормотал, и к утру простыни промокали от его холодного пота.
Я положила письмо Кэрри Гризен на стол и поставила на уголки солонку и перечницу, чтобы оно не сминалось. Ее насмешливые, неприятно дергающие за нервы слова превратились теперь в улику, прикасаться к которой не полагалось.
Вполне возможно, что на дешевой белой бумаге обнаружатся отпечатки ее пальцев, а почерк совпадет с уже имеющимися образцами. Тогда мы докажем, что именно Кэрри Гризен написала это послание накануне рассмотрения дела по обвинению ее в убийстве Верховным судом города Нью-Йорка. Жюри присяжных поймет, что она так и не изменилась за пять лет лечения в психиатрическом заведении, пребывание в котором оплачивалось деньгами налогоплательщиков. Не раскаялась в том, что сделала.
Я не сомневалась, что Бентон где-то неподалеку, потому что не слышала, как отъезжала его «БМВ». Я прошлась по вымощенным улицам, по обе стороны которых красовались недавно возведенные особняки, и в конце концов обнаружила его под деревьями, откуда открывался вид на Джеймс-Ривер. Холодная вода казалась стеклом; в бледнеющем небе белели неясные полоски перистых облаков.
— Я сейчас вернусь и сразу поеду в Южную Каролину. Приготовлю домик и куплю тебе побольше виски, — не оборачиваясь, сказал он. — Об остальном тоже постараюсь не забыть.
— Тебе вовсе не обязательно уезжать сегодня. — Я остановилась в паре шагов, боясь подойти ближе. Косые лучи солнца придавали его волосам золотистый оттенок. — Мне завтра рано вставать. Проводишь — и уезжай.