Точка отсчёта

От похвалы, такой в зобу дыханье спёрло, прямо как в басне, но я тут же, не будучи вороной, с осторожностью подумал о том, что бы это значило. Неожиданный гость, наверное предугадав мои опасения, поспешил их развеять: "Да вы, просто выслушайте меня, я помогаю не безвозмездно, но денег не беру, а предлагаю. Вернее, я возьму с вас проценты, с той суммы, которую мы вместе сделаем, а если не сделаем, то, стало быть – ничего. Мы заключим безопасный для вас контракт, нужно только ваше согласие и желание изменить свою жизнь кардинально."

Последнее слово окончательно меня смутило. Я, в принципе, не особо-то хотел что-то менять в своей жизни, тем более кардинально.

Тут, Семён Газманович, поспешил снова включить психологический  успокаивающе – захватывающий словесный поток, описывающий мои перспективы стать известным и богатым, с помощью всего-то моих песен.

"Мы с вами едем сейчас в мою студию, оборудование там прекрасное, инструмент подберём, костюм пойдёт и тот, что на вас, (Должен заметить, что костюм на мне был довольно приличный, форменный, как у жениха на свадьбе). Топтунов сделал паузу, которую я не нарушил, и продолжил: " Надо будет только спеть пару тройку песен для начала".

"Для какого начала?"– наконец сумел произнести что-то путное и я.

" Конечно, для великого, иначе, не стоит и браться," – продолжил убалтывать меня нежданный продюссер, на что я смог ответить, лишь, что смена моя будет длиться до половины девятого вечера, и кончится нисколько не раньше.

Сам не знаю как, но я согласился ехать на ночь глядя с человеком, который очень убедительно звал меня в известность, состоятельность, вообщем, – в светлое будущее. Я сознавал, что как бы потом не стала развиваться моя сценическая карьера, всё равно, подъём завтра в шесть, и пятница должна пройти всё в том же банке, где крайне нежелательно дремать. И, всё же, зов судьбы, в образе многообещающего Топтунова был неумолим.

Студия этого господина, была оборудована компьютером, микрофоном обрамлённым маленьким обручем, и тремя видеокамерами на штативах в разных углах комнаты. К тому же, на стенах помещения красиво поблёскивали тёмным лаком три похожих гитары, на вид, баснословно дорогие. Всё это великолепие располагалось в небольшом на вид дачном домике, в его монсарде, и с улицы ничем не выделявшемся, – обычная дача, в дачном посёлке.

Гитару я выбрал ту, которая не требовала усилий при зажатии аккордов, и сами струны, располагающиеся не широко, не близко, при кажущейся податливости, издавали красивый мощный звук. Не знаю, что там наколдовал на компьютере Газманыч, но и голос у меня, посланный в чудо микрофон, тоже звучал чудесно. Главное, и картавость, – мой порок, была исправлена программой. Три песни я пропел с наслаждением, и даже не ошибся.

"Есть хоризма" – с удовлетворением отметил Топтунов, и включил воспроизведение записей. Я вместе со своим продюссером, вслушивался в знакомые до мозга костей песни, исполняемые как будто не мной. До чего техника дошла!

Крутой чёрный Джип Семёна Газмановича доставил нас к месту моего проживания под утро. Продюссер оказался неплохим мужиком, и прикольно изложил мне всю свою биографию за время пути туда и обратно. В студии болтать было некогда, нас увлекла работа, а в машине, – самое то. Там где три песни, там и ещё три, и того пятнадцать. Все получились. Я был удовлетворён собой как никогда, и даже не хотел спать. Что будет дальше, Топтунов не сказал, вернее, не сказал, потому что сам не знал, ему предстояло теперь о чём-то с кем-то порешать.

Я плюхнулся на диван, между женой и стенкой, и Лена, нужно отдать ей должное, не стала меня расспрашивать где я был сразу. До первого утра новой жизни оставалось три часа.