Точка разлома

Мгновенно случается только беда. Молниеносной бывает вспышка злобы, ненависти.

Другие чувства вызревают в душе и рассудке, медленно, они копятся, взрослеют, чтобы однажды полыхнуть пронзительно и навсегда.

Ненависть к врагам никуда не исчезла, он ничего не забыл, лишь остро, отчаянно понял: есть и другой смысл.

Образ Яны появился перед глазами, когда он сделал еще один шаг навстречу ослепительному сиянию. Макс снова стал «мотыльком», он шел на свет, готов был сгореть, но не для себя, не из глупости, безрассудства или наивности.

«Тим – не показатель. Его пятнышко стабилизированной колонии скоргов слишком мало, чтобы исцеление можно было признать результатом. Гонта – дурак, – лихорадочно думал Максим. – Нужно входить постепенно, дать аппаратуре адаптироваться, сканировать количество скоргов в организме, выбрать наилучший алгоритм воздействия».

Макс понимал, как сильно рискует. Наглядный пример Гонты не оставлял лазейки для иллюзий.

«Если пройду я, пройдет и она, пройдут другие сталкеры».

Простые, но недоступные раньше образы вторгались в рассудок. Свет обжег его, объял, резко, до мгновенной потери сознания, закружилась голова, и он рухнул на колени.

Он чувствовал руку Яны в своей руке. Он грезил тем, как вдвоем они идут навстречу ослепительному, очищающему сиянию, но в мыслях уже не звучало «я».

«Я вырвусь, я отмщу, я заработаю, я, я, я…»

Он думал о ней, осознавая открывшуюся вдруг, неведомую ранее, удивительную ипостась понятия «счастье».

Счастье не выносит одиночества. Одиноким бывает успех, удачная сделка, точный выстрел, свершившаяся месть.

Свет омывал Макса, обжигал его, но сталкер не чувствовал боли, как и не замечал, что свет из ослепительно-белого превратился в холодный, зеленоватый, зловещий.

Счастье – это глубина ее глаз, дрожащие пальцы, ее несбыточные мечты, которые вдруг станут явью. Макс видел две фигуры, уходящие в ослепительное сияние, его душа грезила лишь одним: как выйдут они из проклятых земель, и она увидит то, о чем могла лишь горько вспоминать. Бескрайний, пряный луг, капельки росы, искрящиеся на лепестках бесхитростных полевых цветов, щебет птиц, чистое бездонное голубое небо…

Он упал.

Вокруг искажалась реальность, взрывались блоки аппаратуры, били фонтаны искр, конвульсиями выгибались дуговые разряды высокого напряжения.

Неистовый свет, поглотивший Тима и убивший Гонту, начал затухать.

Светлый Тоннель заполняла тьма.

* * *

Первым смысл происходящего понял Шелест.

– Монгол! Это скоргиум! Проклятье, он излучает все сильнее!

Помещение Светлого Тоннеля, куда несколько минут назад спрыгнул Макс, вдруг начало искажаться.

Они ничего не могли сделать. Время не отмотаешь вспять, ни на минуту. Реальность изменялась, всплеск аномальной энергии, излучаемой образцом скоргиума, вторгся в работу комплекса «Страж».

– Назад! – заорал Монгол, но его крик поглотила ватная тишина.

От входа было отчетливо видно, как внутри помещения густеет воздух, как Тим упал, отполз к стене, и его вдруг поглотила зеленоватая вспышка, как Гонта вскочил из-за укрытия, открыв огонь по Максу, как тот уклонился от пуль, почему-то не стреляя в ответ, как взрывались приборы, гас свет, рушилась целостность сложнейшего комплекса, как Гонта ворвался в круг ослепительного света и заорал, разрываемый на части, когда импланты выдрало из его тела… с мясом.

– Господи… – Шелест чувствовал, еще секунда – и он свихнется.

Внутри комплекса теперь полыхали взрывы, там зародилось зеленоватое сияние пульсации.

– Макс! Уходим! – дико заорал Монгол, но Максим не слышал его. Он упал на колени, затем с неимоверным усилием поднялся и вдруг шагнул навстречу сиянию.

Еще секунда, и свет пульсации полыхнул, сметая все на своем пути.

Новосибирская зона отчужденных пространств.

Спустя час после пульсации…

Шелест открыл глаза.

Попасть под удар пульсации и выжить удавалось немногим из сталкеров.

Он сел. Корка окалины, покрывающая бронескафандр, посыпалась на землю.

Импланты по-прежнему сбоили.

Со стоном перевернувшись на бок, он увидел серое, клубящееся небо, показавшееся ему до боли родным, а панорама заросших металлокустарниками руин, над которыми царили древовидные автоны, – мирным ландшафтом.

Он сел, ощупал контейнер со скоргиумом. Всё на месте.

В раскидистых кронах металлических деревьев зияла огромная прореха. Часть ветвей была оплавлена и все еще источала жар.

Только сейчас Шелест обратил внимание, что очнулся на скате внушительной воронки, в центре которой возвышалась остекленевшая, утратившая угловатые формы глыба бетона.

Чуть поодаль лицом вниз лежал сталкер, в такой же, как у него, оплавленной, покрытой окалиной боевой броне.

Кто – Монгол или Макс? – Шелест собрал все силы, встал, с трудом удержав равновесие. Сервомускулатура бронескафандра едва работала, большинство приводов были повреждены.

Ему пришлось затратить немало усилий и времени на преодоление смехотворно малого расстояния, отделявшего его от лежащей вниз лицом фигуры.