Точка росы

Центр города был похож на доисторический лес, составленный из деревьев чудовищной толщины. Солнца здесь не хватало. В сумерках город стремительно пустел, поскольку населён был офисами сверху донизу, а клерки после пяти оставляли крепость. Улицы, как реки, заполнялись сумрачным туманом, и город, стоящий на холмах, погружался в тайну. Рушащиеся с холмов и взлетающие в темноту улицы становились загадочными, по ним можно было выбраться к заливу и встать лицом к лицу с ледяной тихоокеанской прорвой. Жёлтые такси, похожие на игуан, с рекламными светящимися гребнями на крышах, ныряли с холмов в молочно-туманные реки. Неоновые вывески стриптиз-шоу на O’Farrell светились подобно письменам Валтасара, и я вспоминал слова хозяина пиццерии: «Всегда имей в загашнике двадцатку, чтобы было что отдать грабителям».

Вообще, люди, заказывающие пиццу, — особые. В каком-то смысле они хищники. Из ряда постоянной клиентуры выделялась одна парочка, за которой мне довелось понаблюдать одним промозглым осенним вечером в перерывах между доставками. Они поглощали пиво кувшин за кувшином и лакомились нашей фирменной Italian Garlic Supreme. Тот год был годом, когда песня Уитни Хьюстон про вечную любовь окончательно завоевала планету. Эта парочка мне сразу понравилась тем, что поставила на музыкальном автомате Cocteau Twins.

Девушка куталась в котиковую шубку, под которой — невозможно не заметить — было только нижнее бельё. Короткостриженая брюнетка с огромными блестящими глазами, она неотрывно смотрела на своего кавалера, который жадно, как это бывает после хорошего джойнта, поглощал один за другим ломти пиццы. Дин сказал мне потом: «Этот парень пилот. Он бомбил Ирак. Теперь он в отпуске, оттягивается с подругой».

Не прошло и двух дней, как я получил заказ на доставку в самый тёмный переулок даунтауна, где эти ребята, Джордж и Элизабет, обитали в мрачной квартирке, застеленной повсюду коврами. По-видимому, они там только вдыхали кокаин и занимались любовью. Едва ли не каждый вечер я привозил им обильные заказы: большую пиццу, а то и две, кальцоне, твистеры с пармезаном, пиво. Я оставлял машину в чащобе закоулков Чайна-тауна и поднимался в сердцевину высотного дома, рассмотреть который целиком не было возможности, если только с вертолёта.

Мне открывали не сразу, в проёме двери всегда появлялась только девушка.

Но вот настал день, и мне открыл мужчина. Теперь я его хорошенько разглядел. Это был голый по пояс статный человек лет тридцати с синеватыми выбритыми щеками и необыкновенно волосатой грудью. Он протянул мне двадцатку, взял пиццу и зачем-то сказал: «Она оставила меня. Можешь со мной выпить?»

В тот вечер я вернулся в пиццерию вместе с Джорджем.

После закрытия я наполнил два кувшина пивом и откупорил Black Label, купленный по дороге.

Вскоре за окном, запотевшим от нашего дыхания, мы увидели Элизабет. Она шла в своей шубке по тротуару и, улыбаясь чему-то, вела пальцем по стеклу.

В тот вечер я отпер стеклянную дверь дважды: второй раз для Ленки.

Мы разделили Ленкину кислотную добычу и отправились на Baker Beach, где промочили ноги, бегая вдоль Тихого океана.

Джордж вдруг сел на песок и заплакал.

Элизабет обхватила его за плечи и стала успокаивать.

После этого всей компанией отправились на California Street — мы с Ленкой хотели похвастаться горшками.

В лавке русской керамики Джордж снова плакал, снова говорил, что боится летать, что его собьют, что скоро самолёты станут беспилотными.

Ленка тоже расплакалась и подарила Джорджу матрёшку своей работы.

А я вдруг увидел всех нас, четверых, со стороны: во тьме таинственного города, залитого туманом. И уже тогда во мне заронилась догадка, что сейчас я проживаю одну из самых счастливых ночей моей жизни.

2019

Иордан

Достоевский назвал князя Мышкина — Львом Николаевичем. Есть здесь какая-то сложная простая интрига. В целом князь ни в чём не противоречит кодексу толстовца. Разве что для толстовца он поразительно не эфемерен. Не то лев ловит мышь. Не то мышь дружит со львом.

Однажды мне подумалось, что ангелы ближе к животным, чем к человеку. И те и другие не обладают свободой воли. Что могут напомнить мириады ангелов, сотворённых только с целью пропеть осанну Всевышнему и тут же погибнуть? Мириады подёнок пеленой скрывают реку, сплавляются в небытие; сытая рыба лениво сцеловывает с неба их пыльцу. Как и всё живое, ангелы прячутся среди подобного — в птичьих стаях, в звериных логовах. Так куда исчезает свобода воли при обращении человека в животное? Вероятно, она приносится в жертву: отказ от свободы совершается в пользу служения. Вот история об этом.

Прошлое лето я провёл в коротких экспедициях по Израилю в поисках мест тех или других библейских событий. В поездки я отправлялся по просьбе человека, который не мог пуститься в подобное паломничество по слабости. Я чувствовал себя глазами и ногами этого человека, близкого мне. По ходу дела на лету я пересылал ему фотографии и описания, и он был счастлив, как если бы самостоятельно мог участвовать в моих изысканиях.