Точка (СИ)

— Значит, вы ничего не поняли в том, что происходило на Киле-фабрик.

Молчание длилось с минуту. Альфред-Вальтер, видимо, размышлял, стоит ли посвящать бывшего подопытного в подноготную всей юнит-технологии.

— Хотите есть? — спросил он, выпрямившись.

Искин кивнул.

— Да, если можно.

— У нас есть колбаса, сыр и рисовый концентрат. Крис его исключительно хорошо готовит. Вино или кофе?

— Кофе, — сказал Искин, — только очень сладкий.

— Извращение, ну, что ж, у каждого свои слабости, — улыбнулся бородач. — Крис, займись, пожалуйста.

Постояв, молодой напарник шагнул к выходу в коридор.

— А вам, доктор? — спросил он, взявшись за дверную ручку.

— Бутерброд с сыром и бокал вина, — сказал Костигер. — Наш гость, думаю, не против основательно подкрепиться, так что и ему, и себе свари каши.

— Хорошо.

Крис вышел.

— Кто он вам? — спросил Искин.

— Племянник.

— Бежал вместе с вами?

— У него есть за что не любить Фольдланд, — сказал Костигер.

— А у вас?

— Ну, я не являюсь поклонником Штерншайссера. И я вижу, куда там все катится.

— Куда?

— К войне.

Костигер поморщился, опустил взгляд, пальцем покрутил «штейр» на столешнице. Губы его изогнулись в усмешке.

— Я понимаю, — сказал он, — я как бы сам этому способствовал. Не в прямом смысле, но косвенно однозначно. «Солдаты Родины» — это же тоже была работа на войну. И вообще… Во что мы превратили Фольдланд? Вы давно там не были?

— Шесть лет, — ответил Искин.

— А я выехал полгода назад.

— Выехали?

— Именно выехал. И прихватил племянника, к которому как раз можно применить «сбежал». Вы, наверное, уже знаете, Людвиг, что Киле-фабрик теперь прочно связана с грандиозным обманом руководящего состава страны и партии. Рамбаум провел ревизию после смерти Кинбауэра, и все мы остались не удел. Подопытных поместили обратно в Шмиц-Эрхаузен, Берлефа повесили, Сильессона, которого вы знаете как Ральфа, посадили на семь лет, потому что он вел основную документацию и, соответственно, прямым образом участвовал в афере, Эриха Штильмана по ходатайству отца, он у него — крупная фигура, взяли в армию, Марк Незнански, уехал в какой-то маленький городок на западе простым преподавателем, а мне, как и Незнански, выписали «волчий билет».

— То есть, вас выпустили?

— Через пять лет, в течение которых я, откровенно говоря, перебивался с хлеба на воду. — Альфред-Вальтер поскреб ногтями трещинку в лаковом покрытии столешницы, посмотрел на Искина. — Я работал стекольщиком, слесарем, продавцом в табачной лавке, занимался починкой велосипедов и радиоприемников, клал кирпич и выводил крыс. Вы можете представить меня в роли работника коммунальной службы в противогазе и с газовым баллоном на спине?

Искин снова пожал плечами.

— Так вот, — продолжил Костигер, — о Фольдланде. Подавляющее большинство народу там сейчас находится в приподнятом, чуть ли не экзальтированном состоянии. Я бы предположил поголовную вакцинацию юнитами порядка, если бы не знал, что с этими юнитами у нас были многочисленные сбои и отказы. Ну и, соответственно, в широкие массы они пойти никак не могли. А после смерти Кинбауэра и комиссии Рамбаума их применение и вовсе стало невозможным. Какой вывод? Эта волна энтузиазма, воодушевления и обожания канцлера поддерживается газетами, радиостанциями, кинофильмами и массовыми мероприятиями. Всюду говорят о скором славном будущем и возрождении Асфольда.

— Здесь тоже, — вставил Искин.

— Да? — удивился Костигер. Он качнул головой. — Дурачье. В Фольдланде сейчас бредят новыми жизненными пространствами, завоеванием Европы. Всей Европы. И это всерьез. В каждой общине, городе, округе созданы военизированные формирования. Где под эгидой партии, где под эгидой армии, где при поддержке местных толстосумов. «Штурмовики», «юнгесблут», «айзенхельм» и прочие, и прочие. Это национальная идея. Мы завоюем мир! Мы принесем новый порядок! Это витает в воздухе, как зараза. Человеку невосприимчивому кажется, что люди от мала до велика, кричащие «Асфольд, Асфольд!» и «Хайль Штерншайссер!», сошли с ума. Сумасшедшие, понимаете?

Искин кивнул.

— Я сидел в Шмиц-Эрхаузене с этим пониманием.

— Да, но вы — коммунист, а я аполитичен, хоть и вступил в свое время в национальную партию. К тому же десять лет назад это повальное сумасшествие совсем не бросалось в глаза. Мне, по крайней мере, не бросалось. Повторюсь, такое ощущение, что сейчас все эти толпы, кружащие с факелами по городам и прославляющие бывшую империю, охвачены кровожадным безумием. Жуткая пляска Святого Вита охватила страну. Поэтому я счел за лучшее оттуда убраться, как только представилась такая возможность. Я продам юнитов и с легким сердцем отправлюсь за океан.

— Предлагают хорошую сумму?

— Представьте, — сказал Костигер. — Видимо, потому, что я знаю меру. И знаю, что юниты ни коим образом не помогут покупателям.

— Но они считают, что помогут, — сказал Искин.

Альфред-Вальтер улыбнулся.

— Это их право.

— А вы не боитесь…

— Когда колонии выйдут на четвертую стадию, я буду уже далеко. Продукт я показал. Люди убедились, что он работает. А то, что они получат в результате, ни коим образом меня уже не волнует.