Точка (СИ)

Напоследок Искин полил себе на спину, повозил рукой в паху, ощущая член, как маленький, смерзшийся огурчик. Ополоснулся в последний раз. Кожу на затылке стянуло. Зубы выбили дробь. Кажется, пора и честь знать. Он закрутил кран и, дрожа, схватил полотенце. Растирал себя старательно, до красноты, до появления болезненного тепла под кожей.

— Ого!

Подняв глаза, Искин обнаружил, что парень, составлявший ему компанию, смотрит на ветвистый красный рисунок, от холода ярко проступивший у него на груди.

— Это электричество, — сказал Лем.

— Молния?

— Почти.

— А на плече?

Искин скосил глаза на бурое пятно, обжившее бицепс и толстым усиком спускающееся к локтю.

— Ожог.

— Что, играли с электричеством? — вытираясь, насмешливо спросил парень.

На дойче он говорил со странным, мягким акцентом.

— Фольдланд играл со мной.

Улыбка пропала с лица парня.

— Простите. Я не знал.

— Ничего страшного.

Искин принялся одеваться. Он почти согрелся. Попадая ступней в трусы, заскакал на одной ноге.

— Скажите, — спросил парень, когда Искин снял с гвоздя брюки, — там действительно страшная диктатура?

— Ты сам-то откуда? — спросил Лем.

— Жермен, — протянул руку парень. — Я из Алжира.

Искин пожал чужую, крепкую ладонь.

— Я — Лем. А тебя, похоже, куда-то не туда занесло, — сказал он, заворачивая в полотенце шланг и пустую мыльницу.

— В Алжире — война, — сказал парень. — Мы бежали. Мы не хотели поддерживать ни франконов, ни Ферхата Абу-Режеса.

— Понятно. Но здесь тоже не сахар.

— Намного лучше, чем в Эль-Сабии, намного. Нас семь человек, и все хотят остаться жить здесь, в Остмарке.

— На пособие? — спросил Искин.

Парень тряхнул мокрыми волосами.

— Нет-нет, у нас дядя лавку держит. А я водителем могу, жестянщиком могу, строителем могу, стричь могу.

— Стричь?

Жермен вздернул подбородок.

— Я верблюдов Анвара Аль-Али стриг!

В его голосе прозвучала такая гордость, что Искин поневоле уважительно качнул головой. Возможно, Анвар Аль-Али за плохую стрижку закапывал в песок.

— Я думаю все же, что людей стричь сложнее, — сказал он.

— Проще. Намного проще. Люди не лягаются и не кричат. И волос у них меньше, чем шерсти у верблюда.

— Ну, если так только, — Искин, прощаясь, протянул ладонь. — Мне пора, Жермен.

Жермен потряс ее.

— Простите, я много болтаю, да? Мне все это говорят. Но если у вас будет работа, вы можете позвать меня.

— Как только приобрету верблюда.

Жермен рассмеялся.

— Хорошо.

Искин вышел в коридор, оставив парня скручивать шланг. Качнул головой, удивляясь, что некоторые бегут, спасаясь, в самый огонь. Вот станет Остмарк частью Фольдланда, придется Жермену с семьей искать новый приют. Уж высоконравственные и расово чистые асфольдцы об этом позаботятся.

Свет в комнате был уже погашен. Глаза в темноте едва различили растянутую простыню. Поднырнув под нее, Искин по памяти прошлепал к тумбочке, сгрузил в нее шланг и мыльницу. Выпрямился и, повернувшись, едва не скинул вниз то ли юбку сохнущую, то ли блузку. Обошел стол, нащупал кружку с остатками чая. Сделал глоток. Вполне хороший чай, даже остывший.

— Стеф, ты спишь?

Кровать скрипнула, девчонка, свернувшая край одеяла, смутно обрисовалась в темноте.

— Что?

— Вторую подушку, маленькую, дай мне, — попросил Искин.

— А, сейчас.

Подушка, прилетев, мягко ударила Лема в грудь.

— Попала? — спросила Стеф.

— Да, спи, — негромко сказал Искин.

Он снял простыню с веревки, сложил вдвое и вслепую застелил матрас, затем избавился от брюк, устроился межу половин простыни и положил подушку под голову. Сытый, усталый, вымытый. Что-то еще надо было вспомнить. Искин перевернулся на живот, правую руку определил вдоль тела, ладонь левой подсунул под щеку.

— Эй, — позвала Стеф, — а ты на море не хочешь?

— Я хочу спать, — сказал Искин.

— А по-настоящему?

— Ничего не хочу.

— Вообще-вообще?

Искин задумался. Он вдруг осознал, что не задавал себе подобный вопрос с момента побега. Да и тогда его единственным желанием было пересечь границу Фольдланда. Потом — свобода. Это все, чего ему хотелось. Какие-то глобальные планы? Нет, с этим к Кинбауэру. А где Кинбаэур, наверное, понятно. Вот и планы там же.

— Я хочу просто жить, — сказал Искин, чуть повернув голову.

— И все? — спросила Стеф.

Лицо ее смутно забелело над кромкой кровати.

— Спи, — сказал Искин. — Во сне люди растут. А когда подрастают, то многое понимают о себе и о мире.

— И что ты понял?

— Что я хочу просто жить. Просыпаться и засыпать. Заниматься какой-нибудь ерундой. Работать. Общаться с людьми. Жить. Поставить на прошлом точку и жить.

— Знаешь, — сказала девчонка, — ты — зануда.

— Наверное, — сказал Искин. — Но с возрастом начинаешь ценить самые простые вещи. Особенно, если тебя пытаются старательно их лишить. Ты поймешь это чуть попозже.

Стеф фыркнула. Помолчала. Искин слушал, как ее гибкое тело крутится под одеялом, шуршит рубашкой.

— А ты любил когда-нибудь? — спросила вдруг Стеф.

— Конечно.

— Она была красивая?