Точка (СИ)

Искин подобрал биопак, мимоходом проверив, не треснул ли корпус, и намотал на ладонь провода присосок.

— Лем, у тебя есть еще марка? — спросил Баль.

— Нет.

— А где мои лифчик и блузка? — девчонка, прикрыв грудь рукой с банкнотами в пальцах, опустилась на колени, чтобы заглянуть под кровать.

— Да не здесь, — сказал Баль, дергая щекой, — с другой стороны.

— Ну ты и вонючка!

— Да я-то чего?

— Ничего!

Девчонка, фыркая, перебралась через кровать. Блузка у нее оказалась простая, серая, с вырезом и с серебряным значком у ворота.

— Ну, все, я пошел, — сказал Искин.

— Постойте, я с вами!

Хлопнув дверью, недавняя пациентка выбежала за ним и забрякала висящей на ремешке истертой сандалией. Искину пришлось остановиться, чтобы дать ей привести обувь в порядок.

— Куда ты сейчас? — спросил он.

— К вам! — самонадеянно заявила девчонка.

— Я же друг обманщика, — сказал Искин.

Веский, как он надеялся, довод не возымел действия.

— Но сам-то вы не обманщик!

Девчонка посмотрела на него снизу вверх своими желтовато-карими глазами. Интересно, почему-то подумалось Искину, они светятся в темноте? Она была ниже его на пол-головы. Лицо почти детское. Пожалуй, ей не было и шестнадцати.

— Надеюсь, что нет.

— Вот видите, — девчонка подхватила его за руку, — вы где живете, выше этажом?

— Двумя, — сказал Искин, давая увлечь себя к лестнице.

— Если вы меня покормите, я расскажу вам, где меня привили.

— В общежитии нет воды.

— Это не важно.

— Это важно, — возразил Лем.

— А вот и нет! — Девчонка показала ему спрятанную в подмышке бутылку. — Сперла у вашего Бальтазара-Отто.

— Генриха-Отто. Я уже сомневаюсь, стоит ли тебя приводить к себе в комнату.

— Но вы же не сделали мне ничего плохого!

— Я даже не знаю, кто ты и откуда.

— Велика беда! — девчонка развернула Искина к себе и подала ладонь. — Стеф. Я с улицы герцога Вады, ну, пока я там обитаюсь.

— Леммер. Лем Искин.

— Ну, вот и познакомились! — Стеф энергично потрясла Лемовы пальцы. — Теперь можете меня вести без всякой боязни.

— Это еще не факт.

Они одолели лестничный пролет.

— Я не буду вас соблазнять, не беспокойтесь.

Искин фыркнул.

— Вот уж чего я не боюсь.

Глаза у Стеф расширились.

— Вы — импотент?

— Нет.

— Любите мальчиков?

Искин с трудом откашлял воздух, застрявший в горле.

— Что за глупости тебе лезут в голову?

— Просто я вообще-то пользуюсь успехом, — сказала Стеф. — Все говорят, что я красивая. Правда, платят все равно мало.

— А лет тебе сколько?

Девчонка поболтала бутылкой в воздухе.

— А угадайте!

Они наконец вышли в родной для Искина коридор. Было все еще тихо, но за дверью номера, который неделю назад заняла семья из трех братьев и сестры, кажется, постанывали и скользили ступнями по полу.

Искин вдруг подумал, что сестра эта, может статься, вовсе и не сестра.

— Тебе шестнадцать, — сказал он, останавливаясь у своей двери.

— Не-а! Но горячо.

— Значит, тем более, мне не нужны твои специфические услуги, — Искин прозвенел ключами, вставил выбранный в скважину. — Ты хоть предохраняешься?

Он провернул ключ.

— А вы?

Стеф толкнула дверь и первой очутилась в комнате.

— Ой, у вас бедненько, — разочарованно протянула она, покрутив головой.

— А ты что думала?

Искин смотрел, как Стеф топчется на месте, изучая узкую кровать, шкаф, тумбу с электрической плиткой, стол и несколько стульев, на спинке одного из которых висел больничный халат.

— Я думала, раз доктор, то богатый. У нас в Кинцерлеерне был доктор Гинке, так он был толстый и весь розовый, с пушистыми усами, и дом у него был почти как у бургомистра или ландрата. Всех девочек водили к нему на общие осмотры, и у него в прихожей висела голова лося. А еще были ковровые дорожки и много хрусталя. И у него была борода.

— У доктора Гинке?

— Нет, у лося.

— Так ты из Кинцерлеерна? — спросил Искин и, подумав, закрыл дверь на защелку.

— Нет, из деревни по соседству.

Искин нахмурился.

— Я не помню, чтобы программу внедрения юнитов проводили через местных или частным образом практикующих докторов.

Стеф плюхнулась на стул.

— А я и не говорила, что меня привили там.

Она подвигала крохотную салфетку, поставила бутылку воды и отвернулась к окну, подложив кулак под щеку. В вырезе блузы закрулилась грудь.

— Ясно, — сказал Искин, совершенно не представляя, что делать дальше.

К девяти ему надо было в Альтшауэр-клиник, его ждали Берштайн и семьдесят пять марок за месяц практики.

Он сел на кровать и принялся расстегивать рубашку.

Солнце дышало в окно. Снизу послышалось нарастающее ворчание двигателя, затем затухающее — видимо, проехал крафтваген.

Стеф повернула голову.

— Дурацкая рубашка, — сказала она.

— Возможно, — Искин бросил рубашку на подушку и, наклонившись, вытянул чемодан.

— Вы помните, что обещали меня покормить?

— Включи пока плитку. Она долго нагревается.

— А что будем есть?

— Беженцам дают в основном пайки от Ассоциации борьбы с голодом. Это порошковые супы и каши, поэтому я и говорил про воду. Надо обязательно иметь сколько-то воды.

Искин достал светло-синюю рубашку с коротким рукавом.

— Да, эта лучше, — оценила Стеф. — А у вас есть кастрюля или миска? Или вы совсем бедный-бедный доктор?

— Посмотри в шкафу. Вся посуда там.