- Только не "диких", просто людей и все. Не надо этих нелепых ярлыков, - поправила Кристина.
- Кристина, а может теперь Рурхан ответит на наш вопрос? - едва слышно спросила Фиалка.
- Да конечно Цветочек. Простите девочки. Извини Рурхан что прервала. Обещаю, впредь буду культурней, - поспешила оправдаться Кристина.
- Все нормально. Правда, - пытался успокоить ее Рурхан.
- Давай рассказывай уже, - трепала Рурхана за рукав разрываемая от любопытства Алекса.
- И так эти наглые, грязные, невежественные хамы, считающие себя самыми главными и не ставящие не во что бедных несчастных женщин, - начал кривляться Рурхан, все улыбнулись и Кристина тоже. - В общем, у них как обычно, принято заранее женить своих детей без их воли. Отец подбирает сыну его будущую жену, договариваясь с ее отцом, ни о какой любви, конечно же, не идет и речи. Как я понял это нормально в нашем диком мире, все как и у всех других "нормальных" людей. Меня, как и полагается, женили в пятнадцать лет...
- Пятнадцать лет!? - воскликнула Алекса, округлив глаза от удивления.
- В нашей деревне как уже понятно, мы стареем рано, поэтому и приходится торопиться.
- Это не смешно.
- А сколько лет было твоей девочке? - робко прикрывая рот ладонью, поинтересовалась шокированная Фиалка.
- Тринадцать лет. - Девчонки снова ахнули. - В домах наших семей нам не нашлось места и силами наших родов нам построили домик на окраине деревни. Помню, нас обвенчали, и пока наши родственники отмечали эту знаменательную для них дату, мы впервые остались наедине в этой... серой избушке. Она села глаза опустила и ничего не говорит. Я начал суетиться по дому боясь остаться с ней наедине. Затопил печь, сделал все, что только можно, потом в безысходности, тоже сел напротив, ожидая какой-нибудь реакции от нее. А она взяла и начала рыдать, такими знаете горькими слезами, - Рурхан замолчал.
- И что же было дальше? - Алекса вытащила Рурхана из плена нахлынувших тяжких для него воспоминаний. На глазах Фиалки уже налились слезы, успокаиваемая ласковым Хьюго, она шмыгала носом.
- Дальше я оставил ее, отправившись отмечать нашу свадьбу вместе с остальными, и надрался до беспамятства. Знаю, знаю я поступил как конченый урод. А что еще мне оставалось? Я понимал, что все это также противно ей, как и мне, и что мы должны преодолеть эти трудности вместе, за счет чего сблизившись и привыкнув друг к другу. Но меня буквально выворачивало наизнанку, я просто не мог смириться со всем этим. В дальнейшем я продолжал ее игнорировать, стараясь как можно меньше бывать дома. Мне помогал в этом мой единственный друг. Такой же изгой, как и я, также понимающий и ненавидящий всю бессмысленную жестокость нашего дикого общества. Мы с ним стали Подснежниками, ну то есть сборщиками различных корений и трав, растущих под снегом. С наступлением лета мы не появлялись в деревне месяцами.
Я не уделял ни капли внимания Глафре, так ее звали, но и в то же время ни разу не ударил ее, не обозвал. Наоборот мое постоянное отсутствие ни капли ее не смущало, ведь она не любила меня. Наши чувства были взаимны! Пока меня не было, она целыми днями делала что хотела, была полностью посвящена самой себе. Хоть это и смешно, но благодаря нашему супружеству она была единственной свободной женщиной в нашей деревне, она была вольна делать что хочет. Ей также как и мне нравилось наше сожительство, глядя на жизнь своих сестер она понимала свое счастье.