На этих маленьких таежных аэродромах к летчикам было свое, особое отношение. А старых пилотяг, как иногда они сами подшучивали, летающих сараев, знали наперечет. Про Ватрушкина и говорить было нечего, там он уже давно был своим человеком. Но и для меня, вчерашнего курсанта, нашлась своя ниша. Поскольку дело с посылками и иными передачами приходилось иметь мне, то и обратная связь осуществлялась через меня. Бывало, передашь из города посылку, тебе суют полмешка рыбы или кусок сохатины. Ты начинаешь шарить по карманам, чтобы рассчитаться, а тебе говорят: да чего ты суетишься, у нас этого добра полно, нам будет приятно, если ты возьмешь и угостишь кого-то.
В одном из полетов я наконец-то познакомился с Колей Мамушкиным, проступок которого позволил мне занять то место, которое до того было отведено ему. Мы прилетели по санзаданию в Чингилей и, поскольку врач уехал к больному, остались ждать, пока он проведет консультацию и поставит диагноз.
Отбывающий на площадке ссылку бывший второй пилот Ватрушкина Коля Мамушкин, невысокого роста, с уже наметившимся животиком паренек, поздоровался с Ватрушкиным, затем подошел ко мне.
— Давай знакомиться, — сказал он, протягивая руку. — Мы с тобой вроде бы как из одного экипажа. — Мамушкин кивнул в строну Ватрушкина.
Подъехал «газик», и на нем вместе с врачом Ватрушкин уехал в деревню. Мамушкин сказал, чтобы я запер самолет, затем подозвал кого-то из местных ребят и распорядился, чтобы они охраняли самолет. Он повел меня к ближайшему ручью, где, по его выражению, смородина висела ведрами. И это было правдой, я быстро наполнил ягодой летную фуражку. Но это было еще не все, пытаясь загладить свою вину перед Ватрушкиным, Коля приготовил нам по куску сохатины. По его словам, он задружился здесь с директором зверосовхоза, и тот в свободное время берет его с собой на охоту. И совсем недавно они добыли сохатого. Поскольку холодильника у него не было, Коля решил угостить мясом нас. Когда я попробовал приподнять мешок с подношением, то едва оторвал его от земли.
Уже в обратном полете в город я отсыпал собранные ягоды врачу, и тот сказал, что такой вкусной и запашистой ягоды он не пробовал никогда в своей жизни.
Надо отметить, что натуральный обмен между летчиками и местными жителями был поставлен на широкую ногу; осенью из северных деревень и поселков везли ягоду и орехи, а из города летчики везли охотничьи припасы, сети, запчасти для лодок и катеров. Бывало, что заказывали лекарства, но, по рассказам Ватрушкина, деревенские болели меньше, чем городские.
— Да им и некогда, смотри, сколько у них работы! — подчеркивал он.
Но и в этот, я бы сказал, обособленный мир проникала обратная сторона цивилизации. На рыбе сильно не разживешься, а вот на пушнине — вполне. Собирая смородину, я попросил Колю Мамушкина достать мне ондатровые шкурки на шапку, и тот, нахмурившись, поведал, что сделать это будет непросто, поскольку начальник местных воздушных линий Ефим Жабин обложил площадки и малые таежные аэродромы своеобразным ясаком. Вот и приходится ему, чтобы сократить срок наказания и получить положительную характеристику, прискакивать перед ним, выменивать у охотников за спирт пушнину и передавать ее Ефиму.
«Вот это да! — подумал я. — Все, как и сотню лет назад. Есть хозяин, есть и приказчик. Только все в ином виде».
— Ты возьми выходные и прилетай ко мне, — сказал Мамушкин. — Есть у меня человек, через него, думаю, твою просьбу и порешаем. Заодно поохотимся и ягод пособираем. Будет тебе на шапку и чем друзей угостить. Билет брать не надо, свои же привезут и отвезут.
Я так и сделал, взял выходные и прилетел в Чингилей. Свою вынужденную ссылку Мамушкин коротал в стареньком, еще, наверное, оставшемся со времен Радищева домике. Видимо, зверосовхоз не рассчитывал на длительное пребывание в этих краях авиации, насмотрелись на разных перелетных птиц и решили: работа начальника площадки сезонная, чего тратиться, пусть сам обустраивает свое житье-бытье. И Коля решил не напрягаться, сегодня здесь, завтра в другом месте. Всю обстановку в доме, где обитал Мамушкин, можно было пересчитать по пальцам: стол, кровать, пара табуреток, умывальник, помойное ведро. На вбитых в стену гвоздях висели куртка, дождевик, в углу ружье и рыболовные снасти.
Только теперь я догадался, какой участи я избежал. Вся работа Мамушкина заключалась в том, чтобы вовремя перед посадкой самолета разогнать с посадочной полосы коров и в амбарной книге зафиксировать время посадки, номер борта и фамилию командира.
— С такими обязанностями справился бы не только Радищев, но и отбывавший в этих местах Троцкий, — пошутил Коля, заваривая чай. — Тот хоть газеты читал, а у меня и времени на это нет. Но здесь, в школьной библиотеке, попался мне большой энциклопедический словарь. Нашел в нем троих Бабушкиных. Один — ученый, другой — революционер, третий — полярный летчик. И ни одного Мамушкина!
— В следующем издании ты будешь первым, — пошутил я.