Точка возврата

— Комбат! — бормотал в бреду Борода. — Поднимайся! Перестыковка боевой части! Принять изделие! Дивизия «Эдельвейс»!

Артист взвалил его на плечо и потащил к людям искать частника, чтоб отвез в город. Мы с Боцманом следовали за ними на небольшом расстоянии, активно притворяясь туристами. У Боцмана в рюкзаке поверх аммонала и термита лежали два помповика и один автомат. Остальное оружие мы бросили: и нести его было не в чем, и патронов все равно почти не было. После последней стычки у нас оставалось всего два автоматных рожка. Помповики мы так в ход и не пускали — дистанция боя была неподходящая.

Мы проконтролировали, как Артист поголосовал на трассе, как, кратко переговорив с водилой, загрузил Бороду, сел сам, и они укатили. Ну, если правда, что здесь зарплата в сто долларов считается чуть ли не пределом возможностей человека, то за полтинник их и довезут, и выгрузят, и кофе в постель подадут.

В Яремче не было видно ни одного боевика. Село раскинулось в неширокой долине и было сильно вытянуто вдоль реки. Мы обошли его в поисках железнодорожной станции. Нашли. Собственно станции здесь не было. В Московской области это называлось бы платформой. Но метрах в трехстах от домика, имитирующего вокзальчик, все же имелся запасной тупик. Пространство вокруг него было оцеплено, шла погрузка. На рельсах стоял пресловутый эшелон — полторы дюжины вагонов и два тепловоза — один в голове, другой в хвосте. На горных путях с большими уклонами это распространенная практика: два локомотива надежно держат состав, не дают ему оторваться или стать врастяжку на уклоне.

Но что-то не было похоже, чтобы эшелон набивался до отказа. Два десятка голых до пояса вояк сновали между парой грузовичков и единственным товарным вагоном в составе, — грузили то ли оружие, то ли еще какое снаряжение в ящиках. Еще несколько десятков, очевидно самых оборзевших, курили, свободно расположившись у путей. Если предположить, что часть народа уже загрузилась в вагоны и еще взвод торчит в оцеплении, можно было прикинуть, что отправки ждет действительно не больше полутораста — двухсот человек. Теперь стало понятно, почему в какой-то момент нас прекратили преследовать: их всех отозвали для погрузки в эшелон. Видимо, руководство боевиков решило, что достаточно с них потерь, надо отгружать оставшийся в живых материал.

Мы не подбирались близко, но и так можно было понять, что боевой дух воинства стоит на нижней отметке. Не было видно ни одной высоко поднятой головы; те, кто слонялся вдоль поезда без дела, смотрели в землю, пинали носком сапога гравий, беспрерывно плевались. Десяток хорошо подготовленных автоматчиков в бронежилетах, внезапно вырвавшись из-за укрытия, мог бы в пять минут рассеять этот сброд по окрестным холмам, а потом на протяжении нескольких суток отлавливать и добивать. Но нас было двое с одним автоматом и без бронежилетов. Нужно было действовать меньшим числом, но большим умением.

Самое тупое, что приходило в голову, — надо обогнать поезд, заложить взрывное устройство и, когда голова поезда окажется над миной, замкнуть контакт. Но кое-что в таком плане мне не нравилось. Мы не знали, когда именно состав тронется, он мог отойти уже через полчаса. Мы не знали местности, через которую он пойдет. У нас не было и времени, чтобы изучить эту местность и выбрать место для диверсии.

Ход моих рассуждений прервал Боцман.

— Можно их запереть в этом тупике, — сказал он.

— Как?

— Повредить стрелку.

— Что это даст?

— Время. Мы их задержим.

— Есть план?

— Есть идея. На планы ты у нас мастер.

— Идея неплохая. Время нам действительно нужно. А план... План примерно такой... Сколько тебе нужно времени, чтобы повредить пути?

— Секунд пятнадцать, если будет прикрытие.

— Кое-какое будет. Вот только нужно дождаться, когда снимут оцепление.

— Думаешь, его вообще снимут?

— Конечно. Оцепление сядет по вагонам перед самой отправкой. От головы состава до стрелки метров пятьдесят. Трогать будут медленно. Может быть, пятнадцать секунд и набежит. Есть другой вопрос. При подходе к стрелке скорость эшелона будет небольшой. Значит, серьезного крушения не выйдет. Кроме того, машинист увидит твою диверсионную работу и даст по тормозам. Кроме того, он наверняка даст сигнал тревоги. Из вагонов вылетят бойцы, и начнется сабантуй. На каждого из нас их будет теперь по сотне.

— Три секунды.

— Что?

— Я подумал. Можно разрушить стрелку за три секунды. Если сделать это перед самым носом тепловоза, они не успеют затормозить.

— А ты не успеешь увернуться. Нет, не годится, слишком много риска.

— Успею, она не сразу разрушится...