Точка Зеро

Я понимала, что Люська права. Слишком много было вещей, о которых я себе врала. Которые пыталась скрыть от себя. И чем дольше все копилось, тем тяжелее был этот груз.

— Про Альбертика я вообще молчу, — продолжала Люська, мучая ни в чем не повинную ложку. — Конечно, он молодец, открыл тебе волшебный мир секса, которого ты после Вадика боялась, как черт ладана. Ты же от любого парня шарахалась, который пытался тебя за ручку взять, не говоря уже о большем. И все- таки это точно была не любовь, согласись.

Я зажмурилась, пытаясь отогнать призрак страха и отвращения — единственных чувств, которые оставил после себя Вадим. Тогда… мне не с чем было сравнивать, и я пыталась себя убедить, что его грубость на грани жестокости, безразличие к моим чувствам — это нормально. Что все мужчины такие. Что радости интимной жизни сильно преувеличены. И все-таки понимала: нет, это не нормально. Так не должно быть.

А Альберто… Да, это было весело, безумно и… очень приятно. Как пирожное после бесконечных заплесневелых сухарей. Но не более того. Совершенно чужой незнакомый человек. Параллельная вселенная. Я почти ничего о нем не знала. И он почти ничего не знал обо мне. Сначала это не мешало. Потом стало напрягать. Но знакомиться ближе не хотелось. К чему — если скоро все закончится? Или это была только отговорка — чтобы не знакомиться? Нет, конечно, это была не любовь. Но Федька…

— Сейчас ты скажешь про Федечку, — угадала Люська. — Что остальных нет, а вот его ты правда-правда любила. Не надо, не говори. Не любила. Влюблена была — да. И он в тебя. Но любовь — это обычно то, что остается в сухом остатке, когда проходят страсти-мордасти.

— Знаешь, Люсь, любовь каждый понимает по-своему, — возразила я. — И если человек уверен, что любит…

— Свет, любовь не проходит без причины за два года.

Вот тут мне крыть было нечем. Я встала, подошла к окну. Пока мы обедали, набежали тучи, пошел дождь. Почему-то я вспомнила, как Маргарет, ожидая ребенка, целыми днями сидела у окна и всматривалась в дождевые потоки, словно надеялась разглядеть за ними того, кого так хотела увидеть.

— Я подзаборная кошка, — сказала я, не оборачиваясь. — У меня было четверо мужчин, и с каждым из них мы легли в постель в первый день знакомства. Нет, с одним на второй. Но только потому, что в первый я была здорово пьяная. Да, я никого не любила. И меня тоже никто не любил. Потому что сложно любить женщину, которая настолько себя не уважает, что готова лечь под первого встречного. В надежде, что из этого вдруг вылупится вечная любовь.

— Не говори глупостей! — Люська со звоном поставила чашку на блюдце.

— Это не глупости, Люсь. Ты не представляешь, как я тебе завидовала всегда. В тебя влюблялись, тебя звали замуж. А ты только ныла и страдала: ах, какая я толстая, ах, я никому не нужна. Иногда серьезно хотелось тебе наподдать.

Люська подошла ко мне, встала рядом.

— Надо же, дождь пошел, — сказала она. — Ты же знаешь, я тоже всегда тебе завидовала. Завидовала, что ты такая красивая, фигуре твоей. Что ты умеешь держать себя в руках. Что ты способна увлечься чем-то настолько, что забудешь обо всем на свете. Что мама у тебя такая замечательная. Даже сейчас завидую. Ее нет, но она все равно рядом с тобой. А моя хоть и жива, но… Знаешь, у людей бывают очень странные причины для дружбы. Я как будто тянусь к тому, чего мне не хватает. И ты, наверно, тоже.

— Наверно, — пожала плечами я. — Если мы дружим столько лет, видимо, это не самая худшая база.

— Главное — признать, что ты болен. Светка, ты боишься не того, что у вас с Тони ничего не выйдет. To есть, может, и этого тоже, но больше другого. Еще одна неудача — и ты окончательно убедишь себя в полной своей никчемушности. В том, что тебя не за что любить. Что тебя никто никогда не полюбит по-настоящему.

— И что мне делать? — безнадежно спросила я, чувствуя себя бесконечно усталой и вывернутой наизнанку.

— Давай еще ликеру выпьем, что ли? — предложила Люська, и от неожиданности я рассмеялась.

— Ну а ты, — спросила я, когда мы выпили по второй рюмке приторного вишневого ликера. — Как у тебя с любовью всей твоей жизни?

— Ты все равно не поверишь.

— Ну почему же?

— Потому что я люблю сразу двоих мужчин. И мне было очень трудно признать это и смириться. Но как только признала — сразу стало легче. И не говори, что раз двоих

— значит, никого.

— Как я понимаю, первый — Роберто?

— Да. Возможно, я люблю даже не его самого, а воспоминания о нем. И то, что могло быть. Но появись он сейчас в моей жизни снова — и это будет катастрофа, я этого не хочу. Ну а Питер… Не буду врать, когда мы поженились, не было ни любви, ни даже особой влюбленности. Сначала — просто симпатия, а главное — желание какой-то тихой гавани. Покоя. И у меня, и у него. И как-то постепенно, само собой из этого выросли совсем другие чувства.

— И снова я тебе завидую, — пробурчала я. — Ты любишь двоих, и счастлива. А я — никого. И глубоко несчастна.