Точка зеро

Холодильник с пивом,

продовольственный магазин «Хиэр фор фуд»,

2955, Висконсин-авеню,

центр Джорджтауна,

Вашингтон, округ Колумбия,

21.48

Сначала Крус ничего не смог разглядеть. По какой-то причине холодильник внутри был затянут легкой дымкой. Он увидел лишь стеллажи высотой по плечо и сверкающую алюминиевыми боками экспозицию всех ведущих мировых сортов пива. Но затем Рей услышал дыхание и проследил, откуда оно доносилось. Заглянув за последний стеллаж, он увидел Боджера и женщину, переплетенных вместе у дальней стены.

Лицо дамы застыло в ступоре. Похоже, она потеряла всякую надежду и находилась в полубессознательном состоянии. Боджер прижимал ее к себе, обвив ногами ее бедра. «ЗИГ-Зауэр» с взведенным курком находился в дюйме от ее уха. Боджер высунулся из-за головы женщины, и Крус впервые смог хорошенько его разглядеть: поразительно привлекательный мужчина с отросшим ежиком светлых волос на голове, суровым широким лицом, тонкими щеками под нависшими балдахинами скулами и свирепыми обезумевшими глазами воина.

– Боджер, отпусти ее, черт побери. Она…

– Заткнись, щенок, это мой танец, я заплатил оркестру.

Рей застыл, чувствуя на себе взгляд противника.

– Столько с тобою хлопот, а ты – жалкая тощая крыса. Проклятие, если бы я в трех случаях оказался хоть на микросекунду быстрее, ты пополнил бы списки мертвых. У тебя рефлексы как у кошки, твою мать. Что, козел, думаешь, сможешь увернуться и от этого?

Оторвавшись от уха женщины, «ЗИГ» плавно повернулся в сторону Рея, точно в центр груди. Указательный палец Боджера принялся ласкать спусковой крючок.

– Это не война, – заметил Крус. – Это казнь. Такой солдат, как ты…

– Заткнись, ублюдок! Я потерял двоих замечательных парней, пытаясь замочить тебя. Известно ли тебе, как трудно найти таких хороших ребят?

– Я был знаком с одним таким. Билли Скелтон, младший капрал морской пехоты. Один подонок разорвал его пополам.

– В тот день ему не повезло. Знаешь, что я больше всего ненавижу в тебе, твою мать? Я чувствую это даже сейчас, хотя конец уже близок. Это твоя долбаная уверенность в своей моральной правоте. Вот ты стоишь передо мною, зная, что через три секунды я продырявлю пулей тебе сердце, и ничего не можешь с этим поделать, но по-прежнему считаешь себя святым, потому что поклоняешься какой-то сучке по имени Честь. И не понимаешь, что она стерва и отымеет тебя по полной, если только ей представится такая возможность. О да, у тебя есть кодекс. Честь, долг, родина. Semper fi, весь этот благочестивый вздор, истинная вера, патриотизм, День независимости, яблочный пирог и вся прочая ерунда из фильмов про войну сороковых годов. О, у тебя есть кодекс, сержант Крус, вот что дает тебе моральное превосходство.

Рей ничего не мог ответить на эти безумные бредни.

– Посмотри на меня. Посмотри на меня! – взвизгнул Боджер, и Крус заставил себя посмотреть прямо в глаза этому человеку.

– Знаешь что, малыш, легко умереть за то, во что веришь. Я видел это десять тысяч раз, и это не так уж и захватывает. Знаешь, что трудно? А трудно вот что: умереть за то, во что не веришь. Вот с чем сталкивались самураи. Они умирали за своего господина, который, как они прекрасно знали, был жалким трусом, подлецом и мошенником. Но они все равно шли на смерть. Вот каким был их кодекс, и я скажу, что это намного труднее, чем та показуха, которую ты называешь патриотизмом. – Его глаза сверлили Рея насквозь. – Вот наш кодекс, козел. Те, кто в день, когда небо обрушилось и земля разверзлась, выполнили свой долг наемников, получили плату и умерли.

Улыбнувшись, он поднес пистолет к виску и вышиб себе мозги.