Точки пересечения

Береза под окном вся пожелтела и даже начала опадать. Желтые листья на черном мокром асфальте – так красиво! Непонятно, что делать с этой красотой. В сотый раз фотографировать? Рисовать? Все равно получается не то. Жалко, что люди не меняются, как деревья. Было бы прикольно, если б волосы осенью краснели, а весной зеленели.

* * *

Теперь по средам на географии Маша сидит со Слоновым. У него ударение на первый слог – Слoнов, – но все новые учителя, конечно, его называют Слонoв. Хотя какой он Слонoв – скорее Страусов. Он высокий, но худой и как будто складной. В первом классе он вообще был самый маленький, мальчик-одуванчик, как его моя мама называла. С голубыми глазами и золотистыми кудрями до плеч. А год назад вдруг вырос, волосы потемнели, и постригся он коротко, я даже его не узнала в сентябре. Он нормальный, но ничего выдающегося.

И вот Маша вдруг перед английским подходит к нашей парте, но сумку почему-то не кладет. И вид у нее такой странный, думаю, наверно, хочет денег одолжить. Она у меня часто просит и всегда ужасно смущается. Но при этом все помнит и отдает с точностью маньяка, так что я не против, незачем так смущаться только. А она вдруг:

– Слушай, извини, я со Слоновым сяду сегодня? Мы договорились… ну… я ему помочь…

– Да не вопрос, – говорю, а сама не понимаю, что происходит. Маша Скворцова, мой якорь, вдруг от меня уходит! Я всегда считала, что она – мой балласт, что она на мне висит, не дает мне нормально ни с кем тусоваться, и тут оказывается, что я ей не нужна!

Я от неожиданности чуть не расплакалась. Полезла в рюкзак за сосалкой, сгребла вещи с нашей третьей парты и, сделав беззаботный вид (надеюсь, у меня получилось), пошла к Клею на первую.

– Оль, у тебя свободно?

– Да… конечно.

– Я сяду к тебе?

Она удивилась, но кивнула. И тут вошла англичанка.

– А… Маша? Вы поссорились? – не ожидала от Клея таких откровенных вопросов.

– Да что ты! У Маши, – тут я сделала гадкую ухмылку, – ну… личная жизнь. Зачем я буду ей мешать? – и я кивнула на них со Слоновым. Они сидели за второй партой у окна.

– А-а, – Оля их только сейчас, кажется, заметила.

Я сама не ожидала, что меня так заколбасит. У нас в классе почти никто не сидит с мальчишками. В началке нас, конечно, специально сажали «девочка с мальчиком». Я с Сашей Смирновым сидела и была, стыдно вспомнить, в него влюблена. Он мне даже написал как-то свой телефон на бумажке и попросил ему вечером позвонить. У меня тогда еще своего не было. Я одолжила телефон у мамы, даже велела ей выйти из комнаты, сказала, что у меня личный разговор. Мама сделала большие глаза, но вышла. В общем, я ему позвонила, мы поздоровались, помолчали, потом он сказал, что у него кот, а я сказала, что у меня нет кота. Мы опять помолчали. А потом он спросил, могу ли я ему еще попозже вечером позвонить. Я сказала, что попробую, потому что это мамин телефон, а не мой, но позвонить так и не получилось. На этом наше телефонное общение завершилось, хотя в школе мы с ним нормально общались. А в пятом классе он ушел в спортшколу.

Теперь сидеть с мальчиком как-то странно. Ну Данилов с Потаповой сидят вместе, но они чуть ли не с детсада дружат, семьями. А так, если не считать этой кутерьмы с Логиновым, никто и не сидит. И тут Маша со Слоновым так спокойно сели вместе. Даже в голову не придет никому их дразнить. Какая из них пара – смех один.

А чего я парюсь? Теперь я свободна. Я тоже могу тусить с кем хочу. Вот Оля, например, очень умная, она единственная в нашем классе умеет писать нормальные сочинения. За свои мне всегда стыдно, а она пишет прямо как взрослый человек. Оля, правда, с Наташей сидит обычно, но на английском Наташа в другой группе. Оля всегда ходит с книжкой, она берет, чтоб в метро читать, ей ехать полчаса, она говорит. Ну а потом не может оторваться, в столовке читает в очереди, на перемене, когда освобожденная на физре, везде. Интересно, что она сейчас читает. Спросить, что ли?