Точки пересечения

Слушая ответы, Бирюков исподволь присматривался к Фарфорову. Первоначальная нервозность Вадима Алексеевича постепенно прошла. Он вроде бы проникся доверием к собеседнику и теперь, похоже, переживал некоторую неловкость от того, что поначалу взял было несколько враждебный той. И о Зоркальцевых, и о бывшей своей жене Фарфоров отзывался объективно, не сгущал темные краски. Неприязнь в его голосе сквозила лишь к Леле Кудряшкиной. Между тем, к концу беседы именно Кудряшкина интересовала Бирюкова, поскольку невыясненным оставался вопрос о бирюзовом перстне, который якобы видел у Лели Вадим Алексеевич. Когда Антон заговорил об этом, Фарфоров спокойно подтвердил, что несколько дней назад Леля приходила к нему домой к действительно показывала серебряный перстень с бирюзой, чтобы определить, не фальшивый ли камень. Он сказал: «Бирюза не поддельная». Тогда Леля спросила: «Сколько рэ можно заплатить за такую прелесть?» — «Пятьсот рублей». — «Однако!» — удивленно воскликнула Кудряшкина и сразу ушла.

— Она что, у кого-то хотела купить этот перстень? — уточнил Бирюков.

Фарфоров повел сутулыми плечами:

— Я не понял, чего Леля хотела: купить или продать. Но в том, что это был перстень Геннадия Зоркальцева, не сомневаюсь ни на йоту. Геннадий покупал его с рук и так же, как Кудряшкина, приносил мне, чтобы определить стоимость.

— Вы сказали об этом Кудряшкиной?

— Нет, разговор с Лелей был коротким. Я не переношу ее присутствия.

Антон извинился перед Фарфоровым за отнятое время и поднялся из кресла. Вадим Алексеевич проводил его до двери. Расставаясь, дружелюбно пожал протянутую руку.

Теплый солнечный вечер уже кончался, когда Бирюков вошел в сумрачный подъезд десятиэтажного дома, где находилась квартира Лели Кудряшкиной. Остановившись перед знакомой дверью, нажал кнопку электрического звонка — звонок не работал. Пришлось постучать. В квартире никто не отозвался. Антон постучал сильнее — опять тишина. После третьей попытки открылась соседняя дверь слева. Выглянувшая на лестничную площадку белоголовая чистенькая старушка с любопытством оглядела Бирюкова:

— Ленка сегодня чего-то подзадержалась на работе. Должно, позднее заявится.

— Во сколько, примерно? — спросил Антон и посмотрел на часы, показывающие пять минут десятого.

— Дак, кто ее, молодуху, знает, во сколько. Придет. Она всегда ночевать домой приходит, — старушка еще раз окинула Антона взглядом. — А ты кто, знакомый ей будешь?

— Я из милиции буду — Бирюков показал удостоверение. — Можно, подожду у вас в квартире?

Старушка заглянула в развернутые корочки:

— Почему б нельзя. Я живу справедливо, милиции не пугаюсь. Ты, случаем, в телевизерах не разбираешься? В прошлом месяце чего-то речь отнималась, а теперь соображение пропало.

— У кого? — занятый своими мыслями, спросил Антон.

— Дак, у телевизера. Речь слышна, а соображения нету.

— Ах, изображение… — Антон засмеялся. — Сейчас, бабуся, посмотрим, почему он «соображать» перестал.

Следом за старушкой Бирюков вошел в комнату с каким-то необычным для городской квартиры крестьянским уютом. Со старомодного карниза, укрепленного над широким окном, спускались тюлевые шторы, сквозь которые виднелась лоджия, усаженная, словно палисадник, яркими цветами. Сбоку от окна, в углу, стоял «Рекорд» с небольшим экраном. Антон подошел к телевизору, щелкнул кнопкой стабилизатора и стал искать причину, отчего «пропало соображение». Неисправность оказалась пустяковой — надо было всего лишь отрегулировать частоту строк. Когда «Рекорд» заработал, старушка радостно всплеснула руками:

— Гляди-ка! Еще чище стал казать, чем раньше! — И повернулась к Бирюкову. — Сколько за ремонт возьмешь?

Антон отмахнулся:

— Я ничего не ремонтировал.

— Дак, телевизер-то заработал! Вот когда у него речь отнилась, я на ателье мастера приглашала. Он также мигом поломку устранил, но пятью рублями не побрезговал.

— Мастера бывают разные.

— Это так. Один от души работу исполняет, другой — лишь бы деньгу заколотить, — старушка гостеприимно усадила Бирюкова на простенький диванчик. — Ты по какому делу к Ленке?

— Кое-что узнать надо.