Точки пересечения

, — ниже стояла, разборчивая подпись Вожегова.

В сопроводительном письме оперуполномоченный Минского ОУР сообщал, что безвыездное нахождение Вожегова С. К. в деревне Ханевичи со 2 июня с/г до настоящего времени подтверждается свидетельскими показаниями.

— Вот наконец стало ясно, что ничего не ясно, — проговорил Бирюков, возвращая протокол Шахматову.

— Голубев вчера вечером звонил… — Шахматов помолчал. — Самое удивительное, Тюленькин «опознал» на фото Вожегова, но подписать протокол опознания категорически отказался и начинает даже поговаривать, будто никакого нападения на него не было, а «Ладу» угнали, когда он купался в реке.

— Старик боится мести, — сказал Антон. — Не могу понять, откуда он узнал о «Трех богатырях». Это ж, можно сказать, уникальная татуировка. И еще, Шурик Ахмеров сразу навел на след Вожегова. Что это, какой-то расчет или чистая случайность?

— Говорят, случайность — одна из форм проявления необходимости.

— О Зоркальцеве какое мнение сложилось?

— Пока — смутное. В погоне за длинным рублем Геннадий Митрофанович, кажется, говоря языком футболистов, забил гол в свои ворота.

Шахматов посмотрел на часы:

— Мне, Антон Игнатьевич, пора на совещание. Вечером встретимся.

К старинному многоэтажному зданию геологического треста Бирюков подъехал на маршрутном автобусе в самом начале рабочего дня. Разговор с женой Зоркальцева состоялся в кабинете начальника отдела кадров, предусмотрительно вышедшего по «неотложному» делу. Убитая горем Татьяна Петровна — по-девичьи хрупкая, с тонкими чертами лица и аккуратно уложенными в волнистую прическу каштановыми волосами — казалась осунувшейся, постаревшей. Одета она была в хорошо сшитый серый костюм, ворот которого прикрывал отложной воротничок синей в белую горошину блузки.

Беседа долго не клеилась. Тихим, срывающимся голосом Татьяна Петровна отвечала на вопросы очень лаконично, а большей частью вообще пожимала худенькими плечами. Все, касающееся пожара и исчезновения мужа, для нее было «совершенно не объяснимым». Ничего не могла сказать она и о прошлом Зоркальцева, ссылаясь на провалы в памяти от переживаемого несчастья. На вопрос Бирюкова: был ли у Геннадия Митрофановича серебряный перстень с бирюзой? — по инерции сказала «не знаю», но вдруг задумалась:

— Простите, Гена носил на пальце такой перстень.

— Одиннадцатого июня он не оставил его дома?

— Нет, не оставил.

— Почему ваш муж уволился с завода?

— Гена расстраивался из-за какого-то конфликта на почве репетиторства и не хотел, чтобы об этом узнали в заводском коллективе.

— Конкретно не говорил, что за конфликт?

— Нет, но… незадолго до пожара на даче Гене звонила очень рассерженная грубая женщина и, угрожая большими неприятностями, требовала вернуть деньги за репетиторство. Кажется, Гена называл ее Людмилой Егоровной…

— Не Харочкина?

— Фамилии он не упоминал. После я спросила Гену, чем это вызвано? Гена усмехнулся; «Такая задубелая тупица попалась, что легче медведя научить четырем действиям арифметики».

— Отдал Геннадий Митрофанович деньги?

— Собирался отдать, на самом деле — не знаю.

— Часто муж отлучался на машине из дома?

— Ежедневно ездил к ученикам.

— Обычно ученики ходят к репетиторам.

— Гена не хотел, чтобы у нас в квартире постоянно толклись недоросли. Сам ездил к ним, — Зоркальцева внезапно заплакала и сквозь слезы еле слышно прошептала: — Это я во всем виновата, только я…

— В чем именно ваша вина?

— Не знаю… Я ничего не знаю…

Большего, сколько Бирюков ни старался, он так и не узнал. Когда вернувшийся в кабинет начальник отдела кадров принялся успокаивать плачущую Зоркальцеву, Антон попрощался. В коридоре ему неожиданно встретился вышедший из бухгалтерии бородатый Фарфоров. Вадим Алексеевич смущенно поздоровался и, как будто оправдываясь, показал заполненный бланк командировочного удостоверения:

— Опять улетаю. В Нижневартовск, на неделю. Вы ко мне?..

— Вадим Алексеевич, — сказал Антон, — Леля Кудряшкина заявляет, что никакого перстня вам не показывала.

Фарфоров нервно дернул плечом:

— У меня, разумеется, нет свидетелей, но, если хотите, могу повторить при Кудряшкиной то, что говорил относительно перстня.

— Понятно. О Зоркальцеве нового не слышали?

— Как вам сказать… Разное болтают.

— Что именно?

— Например, будто Зоркальцев безбожно зарабатывал на своих «Жигулях», — Фарфоров тяжело вздохнул. — По соображениям этики не назову фамилии моей сотрудницы, которую Геннадий однажды довез от кинотеатра «Победа» до аэропорта Толмачево и без зазрения совести сорвал с нее десять рублей. Почти в два раза дороже, чем на такси.

— Не постеснялся взять такие деньги даже со знакомой?