Точки пересечения. Завещание

— Я думаю о ресторане «Орбита». Пожар на даче Зоркальцева почему-то ассоциируется у меня с этим увеселительным заведением. Подождите минуту, сейчас переговорю с нашим следователем… — Шахматов ловко бросил карандаш в подставку и снял трубку внутреннего телефона. — Андрюша, как у тебя движется дело по даче Зоркальцева?.. Затормозилось? Почему?.. Хозяин потерялся. Скоро найдем хозяина. Ты мне подскажи, какая ниточка тянулась от пожара к ресторану «Орбита»?.. Счет из «Орбиты» обнаружен на месте пожара?.. Будь другом, принеси материалы этого дела, жду, — положив трубку, Шахматов обратился к Бирюкову: — Ты только что обедал в «Орбите». Всем посетителям выписывают там счета?

— О всех не могу сказать, но лично мне выписали, — Антон сунул руку в карман и тут же вспомнил, что выписанный официанткой счет так и остался лежать на столе.

Вскоре в кабинет вошел коренастый розовощекий лейтенант. Солидным баском проговорив «Здравия желаю», он положил на стол перед Шахматовым канцелярский скоросшиватель.

Шахматов перелистнул несколько протокольных страниц. Бирюков и Маковкина придвинулись со стульями к столу. Шахматов поднял взгляд на следователя:

— Выяснил, Андрюша, кто в «Орбите» так лаконично расписывается?

— Официант Милосердов Владимир Олегович. В деле есть протокол его допроса, — четко ответил лейтенант.

Шахматов перелистнул еще несколько страниц, и Антон вместе с ним стал читать показания Милосердова, занимающие всего одну страничку:

«По поводу предъявленного мне для опознания счета от 25 мая с/г подтверждаю, что этот счет выписан мною, но внешность клиента, которому его выписывал, вспомнить не могу. 25 числа я работал в вечернюю смену и обслуживал группу туристов-дальневосточников, которые расплачивались сообща, по одному счету. С уверенностью утверждаю: счет выписан не позднее 22.00 местного времени, так как после 22.00 меня на работе не было. Примерно в 21 час 40 минут, открывая по просьбе клиентов бутылку шампанского, я по неосторожности поранил проволочной закруткой на пробке себе правую руку, и дежурный администратор отпустил меня с работы. Всего вечером 25 мая мною было обслужено около десяти столов, и все клиенты, насколько помню, расплачивались по общим счетам, по 10–12 рублей с человека. Каким образом выписанный мною счет оказался на месте пожара, объяснить не могу».

Заканчивался протокол красивой подписью. В ней без труда можно было разобрать фамилию. Шахматов вновь поднял глаза на лейтенанта:

— Интересное совпадение… Счет выписан двадцать пятого мая, как утверждает Милосердов, вечером, а дача Зоркальцева сгорела в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое. И тебя, Андрюша, не заинтересовало, кто с этим счетом прикатил прямо из ресторана на пожар? Почему только через две недели после пожара допросил Милосердова?

— Если в «Орбите» заведен порядок — выписывать счета, каким образом это сделать? Счет — документ, где можно проверить и сравнить стоимость блюд по меню…

— Со слов официанток, Милосердов нагло приписывает клиентам блюда, которых они не заказывали. При этом наряду с «липовым» счетом у него всегда готов правильный счетик. Чуть-чуть клиент заподозрит неладное и начнет «заводиться», сразу: «Ах, простите! Ошибочка по рассеянности вышла — это счет с другого стола. Вот, пожалуйста, ваш. Проверьте — до копеечки верно»… — лейтенант нахмурился. — Надо, Виктор Федорович, мне в помощь сотрудника уголовного розыска, иначе — труба. У меня, кроме дачного пожара, более серьезные дела висят…

Шахматов не успел ответить. Коротко постучав, в кабинет вошел похожий на убеленного сединой профессора высокий мужчина с папкой в руке. Бирюков обернулся к вошедшему и узнал старшего эксперта-криминалиста научно-технического отдела УВД Аркадия Ивановича Дымокурова, который славился среди работников розыска не только криминалистическими познаниями, но и тем, что никогда не делил работу на свою и чужую. По выработанной многолетней привычке, Дымокуров поздоровался с каждым из присутствующих за руку, поклонившись, корректно пожал протянутую руку Маковкиной и с ноткой извинения обратился к Шахматову: