Точки пересечения. Завещание

— Так бы сразу и сказала! — воспрял духом Арсентий Ефимович. — Я вам, молодежь, такую штуку объясню… Бабка Гайдамачиха по любовной части наблюдательная старуха была. Приметит, у кого из заневестившихся девчат не получается контакта с женихом, приглядится и, если выявит, что жених лопоухий и сам не может с приглянувшейся невестой дотолковаться, тут она с присушкой и подкатывается. Многих таким фертом старуха и в Березовке, и в Ярском сосватала. И ни одна пара, считай, после ее вмешательства не развелась впоследствии. Почему?.. Да потому, что Гайдамачиха любовь молодым внушала, и люди ей верили. Теперешняя же молодежь ни в какие чудеса не верит. Попрыгали друг с дружкой разок на танцульках и прытью — в загс. Зарегистрируются, а любви-то между ними и в помине не бывало. По этой вот статистике и получается, что количество разводов на душу населения с каждым годом возрастает.

— Проблемный вопрос, — глянув на Бирюкова, с подчеркнутой серьезностью сказал Толик.

— Очень проблемный, — в тон ему подтвердил Бирюков и спросил Арсентия Ефимовича: — Значит, напрасно Гайдамакову колдуньей считали?

— Старуха была такая же колдунья, как Кумбрык — марсианин, — усмехнулся Арсентий Ефимович. — Вот страшные сказки Гайдамачиха умела рассказывать. Мы ведь ровесники с ее Викентием были. Пацанами, бывало, соберемся зимним вечером в избушке Гайдамаковых, раскочегарим дровами докрасна печку-чугунку, сядем возле нее на пол и ждем. Гайдамачиха убавит фитиль в керосинке, чтобы чуть-чуть лампа светилась, и начинает… Каких только страстей она не знала!..

— Сибирская деревня с давних пор сказками да легендами полнилась, — со вздохом сказала Анна Трифоновна. — В глухомани жили. Зимой — вечера долгие. Надо было чем-то их заполнять. Вот и придумывали. Это теперь и книжек разных полно, и кино, хоть каждый день смотри по телевизору. А до войны ничего развлекательного не было. Ночью выйдешь за дверь — темь кромешная, едва керосинки в окнах светятся…

— Зато как привольно жить перед войной начинали! — вновь перехватил инициативу Арсентий Ефимович. — Всеобщий подъем прямо-таки рвался из людей наружу. Бывало, лишь травка зазеленеет весной — такие игрища начинались, аж сердце пело. Даже женатые мужики в годах напропалую резались с молодежью и в лапту, и в чижика, и на спор боролись. А работали как! Любо посмотреть было… Часто задаю себе вопрос: если б не проклятая война, насколько бы лучше мы теперь жили?!

— Это у тебя тоска по невозвратно ушедшему прошлому, — сказал Толик.

— Тоска тоской, но… Верили люди тогда в будущее. А теперь?.. Ни во что уже не верят!..

Анна Трифоновна вздохнула:

— Однако заговорились мы, отец. Не пора ли чайку попить?

За чаепитием Таня опять повернула разговор к Тиуновой:

— Антон Игнатьевич, вы давно в уголовном розыске. Встречалось в вашей работе хоть одно такое же преступление, как с Тамарой?

— Стандартных преступлений, Танечка, не бывает, — ответил Бирюков. — Что-то похожее припоминается… Несколько лет назад в райцентре в небольшой избенке соседи обнаружили мертвую женщину. Вся комнатушка была залита кровью, а на полу так же, как у Тиуновой, мяукал черный котенок.

— Кто же ее убил?

— Никто не убивал. Умерла от легочного кровотечения.

Таня резко повернулась к Толику:

— Толь, а ведь у Тамары тоже с кровотечением что-то было. Помнишь, она недавно палец порезала и несколько дней ранка не заживала. Кровь все сочилась и сочилась…

— Это, Танюшка, болезнь такая, — авторитетно вставил Арсентий Ефимович и глянул на Антона: — Не знаешь, Игнатьевич, как по медицине такое заболевание называется?

— Гемофилия, — ответил Антон. — Несвертываемость крови.

— А она не заразная? — вроде испугалась Таня.

— Нет, от родителей унаследуется.

— Так, может… Тамару и не убивали?..

— Все может быть, Танечка, — Бирюков посмотрел на часы — время приближалось к полночи. — Кажется, засиделся я у вас…

— Давайте, на дорожку, еще — чайку, — предложила Анна Трифоновна.

— Спасибо, — с улыбкой отказался Антон, поднимаясь из-за стола.

Толик с Таней вышли проводить Антона. У калитки все трое остановились. Ночная прохлада освежала мирно засыпающее село. В черно-синем небе ярко сияли звезды. Вязкую тишину нарушал однотонный скрип коростеля, доносившийся от Потеряева озера. Словно перекликаясь с ним, где-то вдали, в приозерном болоте, постанывала выпь. В домах почти не было огней, но окна Зорькиной светились.

— Марина, как всегда, еще не спит. Привыкла полуночничать, когда на заочном в институте училась, — сказала Таня и, вроде специально для Антона, добавила: — Она у нас — ученый экономист, с высшим образованием.

— Ого! — шутливо удивился Антон.

— Кроме шуток, Зорькина толк в экономике знает, — поддержал жену Толик.

— И вообще Марина хорошая. Мне нравится, как она на школьных утренниках Снегурочкой выступает и в самодеятельности поет, — Таня посмотрела Антону в глаза и вдруг предложила: — Вот бы вам, Антон Игнатьевич, жениться на Марине…

— Боюсь, что на душу населения еще одним разводом больше станет, — засмеялся Бирюков.