Точки пересечения. Завещание

— Марина?.. — и обиделся: — Инюшкины, Свинюшкины. По-твоему, я не отличаю березовских шпингалетов от гуманоидов? Разве у Егора с Ромкой могут быть на плечах стеклянные кумпола вместо голов?

— У них есть зеленые маскарадные костюмчики, похожие на скафандры космонавтов. — Зорькина весело посмотрела на Антона. — Близнецы резвились в них нынче на новогодней елке, где я Снегурочкой была.

— Маринка, слушай меня! — строго окликнул Торчков. — Я, конечно, по новогодним елкам не хожу и в Снегурочках не выступаю, но… эти зеленые сморчки уже который раз меня преследуют.

— Садись в машину, Иван Васильевич, — сказал Антон. — Поедем на место происшествия.

— Это куда?

— Где гуманоиды хотели вас «бреднем» зацепить.

— Дак я ж оттуда прямиком по березняку чесал…

— На машине быстро ваш «прямик» объедем. Место запомнили?

— Чо его запоминать… За кладбищем самый густой клубничник знаешь? Вот туда и вези.

Торчков, кряхтя, забрался в машину, прихлопнул за собой дверцу и как ни в чем не бывало спросил:

— Слышал, Игнатьич, скоро откукарекаешься?

— Как? — включая скорость, не понял Антон.

— Магарыч-то поставишь или по новому обычаю… безалкогольной свадьбой отделаешься?

— Какая еще свадьба?

— Опять не смикитил? Ну и недогадливый же ты… — Торчков хитровато хихикнул. — Промеж тем, Бронислава Паутова по всей деревне раззвонила, что вы с Маринкой на родительском «Жигуле» утрянкой в райцентр легистрироваться мотанули.

— Да она что, рехнулась?

— Нет, Игнатьич, у Брониславы с головой все в порядке, а вот ты, видать, сплоховал, — Торчков подмигнул Зорькиной. — Кажись, основательно Маринка тебе мозги запудрила.

— Враки это, Иван Васильевич, — вместо Антона бойко ответила Зорькина.

— Говори мне! Газетную фотку-то чью на работе перед глазами под настольным стеклом держишь, а?..

Марина зарозовела:

— Ну и к чему вы это сказали?

— Чтоб Антон Игнатьич знал, что ты к нему неравнодушна, и чтоб сама поменьше перед ним взбрыкивала, — Торчков панибратски хлопнул Антона по плечу. — В семейной жизни, Игнатьич, главное — не ослабить вожжи. Женщины, они ж, как необъезженные кони. Чуток слабинку дашь — пиши пропало.

— Вы лучше бы о летающих тарелках что-нибудь рассказали, — попросил Антон.

— Если без шуток, неопознанные летающие объекты — вопрос очень сурьезный и злободневный. Я вот давно собираюсь обратиться к Марине, чтоб она помогла мне кой-кого потрясти…

Зорькина лукаво прищурилась:

— Я ведь, Иван Васильевич, не в министерстве землетрясения работаю.

— Дак этот вопрос не обязательно через министерство решать, — не понял подвоха Торчков. — Вот мы теперь привыкли по каждому пустяку то в Совет Министров, то еще выше писать. А для чего, спрашивается, на местах руководители существуют? Чтоб за них дяди работали?..

— Кого же и за что трясти надо?

— Кого… Правление колхоза — вот кого! Гуманов-то распоясался до невозможности, считай, каждый день у него электричество барахлит. Почему тебя, как экономистку, такое безобразие не волнует? И председатель правления мышей не ловит, хотя я неоднократно намекал Игнату Матвеевичу, мол, сядем мы с электричеством на щетки. Думаешь, он принял меры?.. Ничуть не бывало! Как Женька Гуманов безобразничал, так и продолжает. Вопрос с подключением пролетающих объектов на подпитку, конечно, спорный. А вдруг все ж таки колхозная электроэнергия сплавляется на сторону?..

— Придется нам прижать Гуманова, — с самым серьезным видом сказала Зорькина.

— Да, Марин, давно бы тебе следовало этим заняться! — вдохновился Торчков. — Тут, если заглянуть поглубже, не одним матерьяльным ущербом пахнет. Женька ведь еще и моральный урон колхозникам наносит: телевизер-то, считай, каждый день отключается. Как говорят по телеку, где гарантия, что люди в часы досуга не потянутся вновь к бутылке?..

— А что, Иван Васильевич, тянет все-таки к ней, к проклятой? — спросил Антон.

— Нет, я не о себе говорю. Для меня, Игнатьич, вопрос с этим позорным явлением решен окончательно и бесповоротно. Я о нынешней молодежи забочусь, которая из-за безделья по вечерам может сбиться с панталыку… — Торчков уставился в боковое стекло и вдруг закричал: — Тпр-р-ру-у-у, Игнатьич! Сапоги, сапоги…

Бирюков резко затормозил. Слева, метрах в десяти от дороги, на зеленом густом клубничнике, словно на выставке, рядышком друг с другом стояли два больших кирзовых сапога. Тут же лежала кверху дном плетеная корзинка. Чуть поодаль виднелась свернутая черная тряпка.

— Вот оно, место происшествия, — таинственным шепотом проговорил Торчков. — Аккурат тут чуть было я не оказался в чужой тарелке. Хочешь, Игнатьич, верь, хочешь — проверь.

— Пойдемте, Иван Васильевич, вместе проверим, — сказал Бирюков, вылезая из машины.

Торчков и Зорькина тоже вышли на свежий воздух. В траве безостановочно стрекотали кузнечики. Где-то высоко-высоко в голубом небе тянул свою песню неутомимый жаворонок. Антон подошел к сапогам и спросил у Торчкова:

— Ваши?