Точку поставит пуля

Речь шла о самой верхотуре Отдела административных органов. Узкий был вершиной. Чем-то вроде Анапурны в системе Гималаев.

— Есть Бог на свете! — Жернаков как-то сразу преобразился, его было трудно узнать. — У них большое ЧП!

Он огляделся: никого рядом не было. Длинноволосые находились вне зоны слышимости, разговаривали между собой.

— Дай ухо! Осторожность никому не навредила…

Скубилин пригнул тяжелую — вдвое против стандарта, с крупным лбом голову.

— Партийные билеты увели!

— У самого?!

— У вновь назначенной номенклатуры. Сегодня ночью!

— А мы-то тут с какого бока? — Скубилин не понял.

— В поезде! В вагоне «СВ». По ярославскому ходу…

— Там только к с и в ы?

— Остальное — мелочь. Бумажники, авторучки. Денег немного.

Замминистра бросил взгляд вдоль платформы. Волосатая компания у колонны распрощалась, парни слиняли. Сверху спускалась группа африканцев — черные девушки с грядками в прическах, в пестрых кофточках.

— Если вернем документы, можно тем решением коллегии подтереть себе задницу! Чувствуешь?

Скубилин понял это получасом раньше, как только Жернаков позвонил. Теперь его интересовала практическая сторона.

— Подозреваемый задержан?

— Нет. Сразу после кражи он выскочил из поезда… Там, на путях, стоял скорый. Ему дали отправление раньше.

— Понял.

— Преступник мог этим воспользоваться. Тогда он прибыл в Москву сегодня рано утром. Раньше, чем потерпевшие…

— Билет с ним?

— У проводницы. Он едет в Бухару. Через Москву. Но главное, приметы. Я думаю, он должен всплыть. Молодой, высокий. В костюме-тройке, в белой сорочке с галстуком…

Скубилин слушал скептически. Главное Жернаков отнес на конец:

— Азиат, а глаза — голубые!

Вокзал встречал ранних пассажиров первой суетой столичных платформ, непрекращающимися объявлениями по радио, пустыми бегущими по фасаду строчками. Вроде этой: «…СССР — самая транспортная в мире держава…»

Фарук быстро прошел длинный, почти полуторакилометровый перрон. Ближайшие телефонные аппараты висели вдоль наземного вестибюля метро, на площади.

«Срочно вызвать Уби и Андижанца!..»

Он не чувствовал себя в безопасности.

Внешность была слишком приметна: высокий, мускулистый азиат в классической тройке с галстуком. «Главное — глаза…» Неожиданные на скуластом лице голубые глаза — живое свидетельство смешения рас.

Фарук набрал номер, привычно наблюдая за окружающим. Прозрачный — из стекла и стали, со множеством касс, залов для транзитных и пригородных пассажиров, грохотом тележек носильщиков, шумом и сутолокой, — выдвинутый вперед, к путям, Ярославский вокзал, как мол, разбивал людскую волну, катившую от платформ к площади.

— Алло! — Андижанец не ждал звонка. — Я думал, ты будешь чуть позже.

— Пришлось поменять лошадей…

— У нас неудача… — Андижанец объяснил в двух словах. — Ни платков, ни денег!

— Обо всем поговорим… — Фарук объяснил, куда он должен подъехать. — Ты мне тут срочно нужен!

— Будить Уби?

— Теперь уже некогда. Давай сам…

Они знали друг друга давно — с тех пор, как начали выступать за сборную, оба мастера международного класса, экс-чемпионы…

— Только быстро!

— Еду.

Голубоглазый вернулся на платформу.

Все было тут как обычно. Никаких ментовских приготовлений к приему поезда с Боссами он не заметил. Только на площадке, перед входом, виднелась пара лимузинов и рядом сотрудник Девятого управления охраны КГБ. Он, казалось, был весь поглощен чтением многокрасочного иллюстрированного издания.

«И всегда-то в руках у вас одно и то же… — подумал Голубоглазый. — Или журнал, или газета… Такая вы читающая публика!»

Фарук мог быть доволен собой: он проскочил между Сциллой и Харибдой. Северная дорога представляла собой гигантскую ловушку для тех, кого искала милиция. Мотню огромного бредня, протянувшегося почти на тысячу километров, между Буем и Кировом.

И он здесь — в Москве!

Голубоглазый посмотрел на часы — к прибытию новосибирского фирменного Андижанец должен был успеть.

«Такая служба…»

Новый этап в жизни обоих начался с «Белого дома» — «Ак уй» — небольшой чайханы, которая последнее время служила резиденцией известного воровского авторитета. Чапан, объявивший войну любой несправедливости, вел прием в Белой чайхане круглосуточно. Было неизвестно, когда авторитет спит. Его можно было видеть в любой час. Тут всегда были свежий чай и лепешки. Чапан сидел на возвышении — сопе, покрытой ковром. Лично подавал гостю пиалу с кок-чаем. В чайхану шли люди, искавшие реальную справедливость и действенную помощь. С Чапаном было просто. Если он говорил: «Да», это означало «да». И никогда не могло стать «нет». Без резолюций, без проволочек. Решение было окончательным и обжалованию не подлежало. Авторитет был широк по натуре и щедр. Дехканин, чей разбитый рыдван он случайно задел на шоссе, не предъявил ему никаких претензий.

— Мои дети живы — и, значит, все хорошо…

За это Чапан подарил ему новый «Москвич».

С ним не могли соперничать ни милиция, ни прокуратура.