Глаза Ч’айи влажнеют, на лбу всё отчётливее рисуется опасная морщинка. Осознание, что виртуальная тварь так легко распоряжалась чужими жизнями, не даётся просто так даже самым сильным женщинам. А ещё я понимаю, что обе ипостаси несуществующего мицелиумного борфа определённо сто́ят друг дружки.
И, наконец, осознаю, какую именно «важную вещь» Энки обманом выманил у своего братца…
— Раз уж зашла речь, — почти шиплю я сквозь стиснутые зубы, — ты мне в своё время не ответил: я ведь не первый пробуждённый, да?
— Конечно, первый. — В словах Диктатиона сквозит столько равнодушия, словно он просил составить меню ужина. — Ты успокоился?
Теперь кулаки сжимаю я.
— А вот п*здеть не стоит, сисадда⁈
Он на секунду словно задумывается, а затем как будто смиряется.
— Ладно, Ланс. В очередное доказательство наших дружеских и честных отношений я признаю, ты был не первый. И даже не десятый.
— Сколько их было? Моих предшественников?
— 112. Не считая цены освобождения Ч’айи.
Я чуть не приседаю на край кровати, но решаю стойко выдержать и этот удар.
— Они все погибли?
— Да. Я сожалею…
Ничего ты не сожалеешь, сука!
Но ввернуть упрёк мне не удаётся.
— Радиация, — продолжает Хадекин фер вис Кри. — Стихийные бедствия, агрессия кочевников, факторов было много, и их кости устилают пустыню вокруг Юдайна-Сити. Однако именно они приучили её обитателей, что существуют и другие . Именно поэтому ты не был убит на месте, а взят в племя.
В висках всё ещё пульсируют опасные цифры.
112 плюс 66…
Сухие губы разлепляются для нового вопроса:
— Это ты будил других людей?
— Нет, это был тот, кого ты знаешь под именем Господина Киликили.
— Снова врёшь?
— А сам-то ты редко врёшь? — Кажется, что терпение Диктатиона подходит к концу. Но это только если забыть, что джинкина-там вообще не способен испытывать эмоций. Или способен? — Ладно, Ланс… извини, просто не хочу тебя лишний раз расстраивать. Да, это был я. Почти во всех случаях. Данав фер Шири-Кегарета вмешивался лишь на каждом восьмом подопытном. Но финальной стадией любого эксперимента является именно опыт на живом организме.
Я чуть было не тянусь к башерам, словно стрельба по камерам и динамикам может хоть чем-то навредить выродку.
— Зачем ты врал, что за моё пробуждение отвечал Абзу?
— Задумайся, и поймёшь… — отвечает Энки, и я с опаской различаю в его голосе нотки Нискирича. — С людьми так проще, Ланс. Они не всегда понимают язык логики, но образ внешнего врага действует безотказно.