Todo negro

Мы пять лет весело прожили в общажной комнате, пусть общего было — как у Онегина с Ленским. Я в университете усиленно поглощал «микру», «макру» и прочие экономические дисциплины, питал живой интерес к рынку ценных бумаг. Борщ поглощал преимущественно водку и начинал питать интерес к вещам потяжелее. Впрочем, этим он развлекался, а вот жил — музыкой. У меня до сих пор валялись кассеты и диски друга. И сольники, и сессионные записи с легендами русского рока. И не только русского.

— Блин, как же я тебе рад! Ватрушечка! Рита! У нас гость! Проходи! Посидим, выпьем. А может, шашлык замутим? Мы с женой на завтра планировали, но можно и сейчас!

— Я мясо больше не ем. Трезвенник, веган, буддист, филантроп. Полный набор.

Смотрелся Борщ, конечно, не очень. Борода начала седеть, на лице — печать всего выпитого, выкуренного и употреблённого иными путями за долгие годы. Рок-н-ролл не щадит никого. Зато в глазах что-то прояснилось — даже по сравнению с молодостью. Как пел Гребенщиков: «между тем, кем я был, и тем, кем я стал, лежит бесконечный путь». Кажется, шёл Илья всё-таки в правильном направлении, пусть дорога выдалась тяжкой.

Я не заметил, как подошла Рита. Даже вздрогнул от неожиданности, когда жена приобняла меня со спины. Борщ, кажется, смутился. Вот уж чего за ним никогда не водилось, так это смущения.

— А Илья к нам надолго? Я не готовила с расчетом на гостей…

— Илья к нам на сколько захочет! Ты ж погостишь, да? А и с голоду не умрем! Тем более что Борщ теперь мяса не ест. Хоть кто-то эти кабачки будет, кроме тебя!

И я повел Борща в гостиную, попутно вещая про преимущества уединенной жизни на природе. Про баню, реку, чистый воздух, романтику, семейный уют… Поймал себя на мысли: очень не хватало возможности кому-то выговориться, поделиться новостями. Я уже и забыл, когда последний раз вживую общался с кем-то кроме Риты. Курьеры, доставляющие продукты из METRO, и приезжающий чистить септик ассенизатор на интересных собеседников не тянули.

Рита энтузиазма не разделяла, но я не очень переживал по этому поводу: женщины... Их предупреждать нужно, чтоб накрасились и прочие ритуалы провели. Ничего: через один-два коктейля жена повеселеет!

***

Гена мало изменился со студенческих времён. Стал чуть-чуть полнее, но ведь и тогда был плотненьким. Начал лысеть, но и в молодости роскошной шевелюрой не щеголял. Очки — как прежде. И он оставался таким же добряком, на полном позитиве.

— Ты писаться-то собираешься опять?

— Куда ж я денусь… без музыки на миру смерть не красна. Но прямо сейчас не могу, прямо сейчас сложно… ну, не знаю, как это объяснить.

— Понимаю.

Гена потягивал коктейль, а в стакане Ильи был сок, разумеется. Про «дурку» не говорили — либо про давнее прошлое, во времена которого дорожки ещё не разошлись, либо про будущее. С будущим Гены всё было более-менее ясно, как и всегда. Борщ не мог сказать о себе так же.

— Не думал опять в Штаты податься? Может, и музыка попрёт…

— Нет, дружище… я ведь неспроста в Россию вернулся. Хотя каждый мудак вечно спрашивает: ой, чего не остался?

— У тебя там хорошие записи получились.

— Хорошие, но… понимаешь, не мои. Да, могу понтануться: вон с какими людьми писался и выступал! Но это же творчество, это не твои акции-облигации, всё меряется немного иначе. То, что я играл в Штатах — оно мне не принадлежит. Русский рок — это русский рок, а у них там даже «Британское вторжение» недолго продержалось. Да, я могу лабать на гитаре что угодно. Но это не всегда будет творчеством.

— А деньги принесёт.

— Принесёт. Да на что я их потрачу?

Это Гена всегда хотел зарабатывать, и ничего не скажешь — заработал он порядочно. Пусть не стал миллионером, но хоть на этот дом взглянуть: мечта многих. Золотая эпоха финансовых рынков ушла в прошлое, никто никогда не вернётся в 2007 — однако у Гены дела пучком.

Общение со старым другом шло гладко, а вот что касается Риты — Илья ощущал всё большее напряжение. Поначалу казалось, что она просто не особенно рада внезапному гостю, да ещё и типу сомнительному: за это никакую любящую жену не осудишь.

Поначалу.

Рита была эффектной женщиной — может, не совсем красавицей в классическом понимании, но всё же. В измученной препаратами голове Ильи мелькнула мысль: «как Хелена Бонэм Картер, только лучше». Или: «как Мартиша Аддамс, только домашняя и чуть не от мира сего». Истина лежала где-то посередине. Бледная кожа, холодные глаза, пышные кудри цвета угля.

Постепенно что-то менялось. Бледный оттенок лица казался Борщу всё более болезненным, а может — даже каким-то неживым. В глазах Риты чудилась уже не смесь лёгкого раздражения с пренебрежением, а злоба. Синие кристаллы с острыми краями, того гляди — порежешься. И даже волосы… просто не парилась сегодня над причёской? Такие кудряшки уложить сложно.

Возможно. Но ассоциации где-то в глубине сознания появлялись нехорошие.

— Слушай, а чего ты мясо-то есть перестал?

Борщ отвлёкся от тревожных мыслей. В конце концов, совсем недавно он был по-настоящему психически болен: мало ли, какие побочные эффекты лечения, какие остаточные сбои сознания?