Todo negro

Бахтин догадывался, о чём думает Красов. Личутинский корг сейчас банально ближе, нежели все другие варианты: Новая Земля, упомянутый в приказе Североморск, родной Северодвинск. Идти туда с точки зрения борьбы за корабль и жизни его экипажа — рационально само по себе, даже без странных речей Платонова. Дойти до берега, встать на якорь, отдышаться. А уж оттуда — на связь с большой землёй. Хоть своё начальство в Северодвинске, хоть эти… североморские. Не важно. Там, на корге, уже можно будет спокойно всём разобраться.

— Решайте, капитан. Времени осталось мало: скоро хитрость Сида заведёт нас так далеко, что уже не будет конца ни ночи, ни льдам, ни крови.

— Так на Личутинском корге, выходит, прямо самый Сид и есть?

— Возможно. И что? Бегать от медведя глупо — умрёшь уставшим. А вот если лезешь к нему в берлогу с рогатиной…

— Очень поэтичная метафора. Уместная — вот прямо слов нету…

Однако принимать решение Красову действительно было нужно. Старпом понимал: советы его капитану не нужны. Сам разберётся, да и решение уже практически принято.

***

А дальше всё было как в сказке.

Дурацкая только сказка, вот уж правда. То ли в запое её писали, то ли под чем-то ещё, то ли просто автор — мудак: этого уж Бахтин уверенно сказать не мог. Вроде было море кругом, а вроде — цветущий луг. Почувствуй себя Вещим Олегом на ледоколе. Никаких льдов. Никакой больше ночи.

Ну и остров был, конечно. Бахтин уже понимал: вряд ли обитатели этой земли зовут её Личутинским коргом. Он вообще понимал всё больше, и поначалу это озарение повергало в страх, потому что вырисовывалась в голове мысль, которая никому не понравится. Но затем стало как-то спокойнее. Не потому, что всё равно: потому, что как-то… неизбежно.

— Я ведь говорил тебе, Федя: только недавно понял некоторые вещи из нашего детства. С тех пор, как ирландскую мифологию изучил, как пообщался с людьми, как про Шеклтона накопал…

— Да, ты говорил.

— Ну вот. Ты если до сих пор ничего не вспомнил… то слишком не удивляйся тому, что на острове увидишь. За сердце можешь не хвататься: инфаркт тебе не грозит.

Бахтин то ли вспомнил, то ли нет.

Ледокол «Вольга» подошёл к острову с пологими берегам, сплошь покрытыми высокой травой. Подошёл куда ближе, чем могла бы позволить глубина при его осадке — но на такие мелочи уже даже капитан внимания не обращал, чего говорить о старпоме.

Красов не раз ходил мимо Личутинского Корга. Это всегда была голая скала посреди северного моря: ничего общего с цветущей землей, по которой он сейчас ступал. Но капитан знал, что остров — тот самый. Понял, что такое «место силы», о котором говорил Платонов. Вернее, не понял — прочувствовал. Разумом такое не постичь. Обычные явления ощущались иначе, точно в «пещере» Платона. От молодой травы веяло тысячелетним покоем. Белые бабочки чувствовались порхающими цветами, зеленые холмы — застывшими волнами. Глаза видели одно, а сердце воспринимало иное, постигая самую суть.

Показалась деревушка. Деревянные дома не отличались красотой и изысканностью. Поставь такой сруб в бедном архангельском поселке — ничем не выделится. Да и друг на друга постройки походили, как травинки на лугу. Но от них веяло уютом, безопасностью, теплом — всем тем, что является сущностью дома.

Местные не обращали на чужаков внимания, занимаясь повседневными делами. Простые, под стать своим домам, люди — с простыми лицами и заботами. Кузница, мельница, огороды… Все при деле. Наверное, труд поселенцев был нелёгким. Но наверняка — стократ более приятным, чем безумная гонка за достатком на «большой земле».

Красов наконец прочувствовал стержневую идею этого места: умеренность и постоянство. Вокруг не было ничего вызывающего, нарушающего общую гармонию и простоту. И никогда не будет. Приди в голову кому-нибудь безумцу построить на этой земле хоть Тадж-Махал, хоть Нотр-Дам — их красота будет здесь чужеродной. Никому не нужной. Здесь и так всё хорошо.

А вот Фёдор даже не понял, как они с Лёвой и Иванычем оказались на берегу. Словно во сне: там ты обычно не знаешь, откуда пришёл и что было раньше. А где матросы, остальной экипаж? Не ясно… Вспомнилось лишь: отчего-то моряки по поводу смены курса совсем не волновались, а ведь должны были.

Словно прямо с момента, когда капитан принял своё решение, оказалась «Вольга» во власти фэйри полностью. Ничего не решал уже экипаж — и здесь, на берегу, делать ему просто нечего. Матросское дело простое. Не про них, матросов, эта история.

Музыкант, капитан и старпом покинули судно втроём.

Трое же их посреди деревни и встречали.

В двух людях, которые вряд ли на самом деле являлись людьми — ничего такого уж необычного. Женщины как женщины. Высокие, рыжие, красивые. Ну точно: Прекрасный народ. А вот третий…

— Я ж говорил: сильно не удивляйся.

Бахтин отчасти был уже к этому готов. Но не полностью.

— О, Лёва. Давно не виделись! Да и с тобой тоже.