Тогда, когда случится

   Вот и со своим Александром он тоже, было дело, хлебанул, пока выправлял пропущенное: малой рос, формировался, ему для подражания живые мужские примеры требовались, а отец с дежурства да на подработку, в детсаду же всех подряд воспитывали тётки. Первая учительница - женщина, классная - естественно, и в старших классах из мужиков - только историк да физрук. Вдобавок, Александр сызмальства каким-то бирючом пошёл, всё сам по себе, молчком да бочком, ни в какую секцию или кружок не загонишь. Вот и пришлось уже с подростком за всю систему воспитания отдуваться, как однофамильному сержанту Павлову - делая вид, что "его много": на зарядку вместе вставать, в бане париться, показывать как по-военному драют пол и заправляют постель, чистят обувь и гладят брюки. А, иной раз, буквально силой вывозить на хоккей или рыбалку. Ещё парень узнал, что он должен уметь варить украинский борщ и уступать место в транспорте, бить точно в челюсть, всегда и от всех защищая сестрёнку. А за враньё, за спрятанный дневник с двойками или, там, грубость к матери, случилось порой и "плюшек" ему получать. Напрашивался, чего скрывать. Но, а как иначе? Рожаем для себя, а воспитываем для чужих.

   Ивану Петровичу стукнуло тридцать два, когда врачи окончательно утвердили: детей от него быть не может. Такой вины перед женой никому никогда не избыть, и он ей честно предложил разводиться - пока в силе и в красоте, вполне успеет найти себе счастье. Алка неделю с ним не разговаривала, два раза съездила к матери, почернела, подурнела, одни глазищи светились, как после болезни. А потом предложила взять сына в детдоме.

   Они остались теперь на всю жизнь - те ужас и боль, которые они пережили, когда десятки детских личиков, как подсолнушки, потянулись к ним со всех сторон в немой (им это настрого запрещали воспитатели) мольбе: "Возьмите, пожалуйста, возьмите меня"! Светлые и чёрные, лобастые крепыши и худенькие скелетоны, постарше и совсем ещё малютки: "Возьмите, пожалуйста, возьмите меня"!

   Поэтому Ленуську они привезли прямо из роддома.

   Конечно, поволновались, но брат с первой же секунды впал в тихий, зачарованный восторг перед живой, шевелящейся куколкой, и никак не хотел расставаться с ней. Особенно полюбил вместе с мамой купать "пупсику", напевая в ванной сестрёнке самим сочиняемые песенки.

   ШЕСТЬДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ.

   Ханкала. Разогнавшись по идеально гладкой долине, ветер рвал рокот четырёх "вертушек", беспрестанно контролирующих периферию необозримого скопления длинных бараков, ангаров и сараев, напоминающего временные города нефтяников или золотоискателей, забранных в каре тройной линии обороны. Забивая мельчайшим песком и травяной пыльцой доты и вкопанную бронетехнику, ветер плескал знамёнами над штабами, посвистывал в проводах, солил глаза и прибивал белые дымы дальних учебных атак.

   Под зенитным, жёстко лучащимся солнцем в отстойной очереди у полуцилиндрического металлического ангара калился пропылённый до серебристости "урал". Ребята из пустых ящиков и бортовой доски соорудили скамейку и, вжавшись в узкую тень машины, блаженствовали под возбуждающе пахнущим степью ветром и терпеливо ждали. Ждали приказа на загрузку полагающихся запчастей, оборудования, бытхимии, припасов и продуктов. Короче всего, что требуется для поддержания жизнедеятельности и боеспособности сводного отряда. Ждали уже больше часа, наблюдая, как мимо, просительно сгорбившись, шныряли в поисках флегматичных, но изумительно, как чеширские коты, умеющих прямо на глазах растворяться в никуда ханкальских штабников и снабженцев, прибывшие из разных точек офицеры - с выпученными глазами и распухшими папками-портфелями, такими смешными в сильных руках спецов, десантников, летунов и погранцов. Рода войск различались по головным уборам - кто в краповом, кто в голубом или чёрном беретах, кто в потешно-огромных зелёных и синих фуражках, лёгких пилотках и выгоревших кепи. А так-то, какого только нынче разнообразного камуфляжа даже в одном подразделении не насмотришься, словно перед тобой не регулярная армия, а съезд партизан или рыболовов-любителей.

   - Чего, орлы, пригорюнились? Зуб, выше голову, улыбнись и подтянись! Или съел что несвежее? - К шестерым, уже накурившимся до горловой наждачки "грузчикам" присоединился неунывающий Колян, несколько минут назад подвёзший офицеров на своём, не смотря ни на какие ремонты, так почти и не реагирующем на рулевые усилия "уазике".

   - Да нет, ничего. Просто сегодня у дочери день рождения. - Вовка Зубов, водитель "урала", выковыривал палкой в грязном песке камешки и, как шайбы клюшкой, посылал их в заднее колесо.

   - Э, брат, поздравляю! Сколько ей?

   - Три года.

   - Поздравляем!

   - Спасибо.

   - Так, это ж, отметить нужно!

   - Чем? Я бы сейчас, не дыша, двести-триста на грудь поднял.

   - А я бы и четыреста не постыдился.

   - Ладно, нахлебники, давай по кругу.

   - Косячок?! Откуда?

   - Тихо, блин! Реквизировал.

   - Ну, за здоровьице новорожденной! - Тихо-тихо, по паре затяжечек с подсосом и со старательным испусканием душистого дымка подальше в небо. - За здоровье!