Тогда нас было трое

Мэнни оглядел берег и причал, куда на зиму были вытащены лодки. Ни одной подходящей посудины, ни куска веревки. Он прислушался, не раздастся ли стук молотка, который они слышали, подходя к дамбе. И вспомнил, что стук давно затих, еще когда они обедали. Вдали, на той стороне залива, возле домиков, обращенных к воде, не было ни души: ни купальщиков, ни рыбаков, ни детей - никого. Словно весь этот мир - камни, песок и море был отдан им троим, стоящим на дамбе, да еще женщине, которая, вцепившись в днище перевернутой лодки, что-то пронзительно и злобно кричала полуголому мужчине, который медленно удалялся от нее, с трудом загребая воду.

"Почему все это не случилось в августе?" - с раздражением подумал Мэнни. Он взглянул вниз, туда, где невысокие, зыбкие гребни волн монотонно ударяли в основание дамбы. Был отлив, и под водой, всего в каких-нибудь четырех-пяти футах от поверхности, громоздились обломки камня и бетона. Отсюда нырять - обязательно врежешься в камни.

Мэнни в замешательстве оглянулся. Марта, щурясь, глядела на воду и задумчиво, словно школьница, размышляющая над задачкой, грызла ноготь на большом пальце. Берт с насмешливым любопытством наблюдал за происходящим, будто смотрел выступление акробата в третьеразрядном цирке.

- Дурак чертов, - сказал Берт негромко. - Лодкой он правит, как сапожник, а держаться поближе к берегу у него ума не хватило.

- Французы! - сказала Марта. - Они же думают, что они все могут. - И снова принялась за ноготь.

Человек опять им что-то крикнул.

- Что будем делать? - спросил Мэнни.

- Обложим этого идиота последними словами, пусть только на берег выйдет. Тоже мне моряк! - ответил Берт.

Мэнни следил за пловцом. Теперь тот плыл медленнее и с каждым взмахом, казалось, все глубже оседал в воде.

- По-моему, он не доплывет, - сказал Мэнни.

- Увы и ах, - сказал Берт, - тем хуже для него.

Марта промолчала.

Мэнни с трудом проглотил комок.

"Я не могу, - подумал он. - Мне всю жизнь будет вспоминаться этот день, когда я стоял и смотрел, как человек тонет".

И еще одна картина замаячила перед ним. Изображение было резкое, отчетливое, со всеми деталями. Берт, Марта и он - втроем - стоят перед конторкой. За конторкой француз-полицейский. На полицейском фуражка, он что-то строчит в маленькой черной книжечке, и авторучка у него протекает.

- Итак, - говорит полицейский, - вы желаете заявить об утопленнике?

- Да.

- Значит, вы видели этого джентльмена на некотором расстоянии от берега, он махал вам рукой, а потом исчез?

- Да.

- А леди?

- Когда мы видели ее в последний раз, она держалась за лодку и ее уносило в море.

- Ага. И вы... гм... и что же вы предприняли?

- Мы... мы пришли и заявили об этом.

- Да, да, конечно. - Опять он что-то царапает в своей книжечке. Протянул руку: - Ваши паспорта, пожалуйста? - Быстро перелистывает и, холодновато усмехнувшись, бросает их на конторку. - Ах, американцы, ну-ну...

Человек снова исчез на целую секунду.

Мэнни опять судорожно глотнул, но комок застрял в горле.

- Я сейчас его выловлю, - сказал он. Но не двинулся с места, как будто то, что он это сказал, уже каким-то образом могло все исправить: вытащить человека на берег, перевернуть обратно лодку, прекратить вопли.

- Ярдов двести пятьдесят туда, - сказал Берт очень тихо, - и почти двести пятьдесят обратно с французом, который рехнулся от страха и норовит вцепиться тебе в горло.

- Да, - благодарно подтвердил Мэнни, - ярдов двести пятьдесят.

- Ты ни разу в жизни не проплыл и пятидесяти ярдов, - Берт говорил по-дружески и убедительно.

Человек снова закричал. Он охрип, и в голосе его послышался ужас.

Мэнни быстро зашагал назад, туда, где крутые ступеньки спускались к узкой полоске берега у подножия дамбы. Он не бежал, стараясь не сбиться с дыхания до того, как придется влезать в воду.

- Мэнни! - услышал он голос Берта. - Мэнни, не будь идиотом!

Но и спускаясь по скользким замшелым ступеням, Мэнни успел заметить, что Марта промолчала. Очутившись на берегу, он зашагал вдоль моря к тому месту, откуда можно было плыть напрямик. Потом остановился, тяжело дыша, и ободряюще помахал пловцу рукой. Снизу казалось, что до него не двести пятьдесят ярдов, а куда больше. Он скинул сандалии и сдернул с себя рубаху. Сразу стало холодно. Он снял брюки, кинул их в сторону на песок и остался в одних трусах. Тут он заколебался. Это были старые трусы, собственноручно и неуклюже заштопанные у ширинки. Ему вдруг представилось, как его тело прибьет к берегу, как люди увидят эту убогую штопку и как они улыбнутся. Непослушными руками он с трудом расстегнул пуговицы, и трусы упали на песок. Он не спеша входил в воду. "Она же никогда не видела меня голым, интересно, что она думает", - пронеслось у него в голове.