Тогда нас было трое

Берт присел по другую сторону от Марты, медленно подогнул под себя длинные ноги, взял кусок цыпленка и, жуя, разглагольствовал:

— Как вы считаете, может молодой американец, неглупый и непьющий, сколотить состояние, если построит во Франции завод по производству бумажных тарелок и стаканчиков?

— Это разрушило бы несказанное средневековое очарование, — сказала Марта.

— Ах это самое, древнее, средневековое, затрепанное, несказанное очарование со следами жирных пальцев на бумаге… Мэнни, ты представляешь себе, есть женщина, которая может это оценить? А? — Он театрально поднял бровь и продолжал с напускным пафосом: — Боже, как нам повезло! Что бы было, если бы в этой флорентийской галерее мы не встретили Марту? Во что превратилось бы наше путешествие? Нас бы растащил на куски этот ширпотреб Европы — все эти итальянские кинозвездочки, которые того и гляди выпрыгнут из своего декольте, все эти костлявые французские манекенщицы, все эти золото-коричневые американские разводки с голодными глазами и с духами от Арпежа. О боже! Неужели ты не ощущаешь, что в тот день в музее само Нечто направляло наши шаги? Скажи мне правду, толстяк, неужели ты не чувствуешь себя, как у Христа за пазухой?

— Где это ты научился так вещать? — спросила Марта, сидя по-турецки и время от времени безмятежно прихлебывая из бутылки.

— Мой дед был баптистским проповедником в Мемфисе, штат Теннесси, он научил меня бояться бога, читать Библию, разбираться в кукурузе и говорить сложносочиненными предложениями. — Берт встал и погрозил цыплячьей ножкой Атлантическому океану. — Покайтесь, грешные, ибо вы плавали в теплой воде и строили глазки невинным девицам. — Затем с поклоном обернулся к Марте. Покайтесь и вы, что, играя в игорных домах, домой до сих пор не послали открытки. Покайтесь, ибо, спеша к наслаждениям, вы опоздали на свой пароход.

— Хочешь сыру? — спросила Марта.

— С горчицей. — Берт сел и глубокомысленно уставился на Мэнни. — Как ты думаешь, Мэнни, — начал он после паузы, — мы на самом деле так счастливы или нам это только кажется? Вечная жвачка философов — иллюзия или реальность? Камень ли это? — Его снова заносило в риторику. — Синь ли этот океан и мокра ли его вода? А эта девушка, она на самом деле прекрасна? А то, что у нас в кармане, — это настоящие деньги или премиальные купоны, которые в 1922 году выпустила в Дулуте табачная компания, которая потом обанкротилась в первый четверг после кризиса? А то, что мы пьем, — это доброе французское вино или уксус, приправленный кровью и морской водой? «Розе де Беарн», — прочел он этикетку на бутылке, — похоже на настоящее, но, может быть, это только кажется. А мы трое, кто мы? Наделенные богатством и властью белозубые, юные и прекрасные американские принцы, путешествующие по величайшей из подданных территорий, или мы, сами того не зная, жалкие изгнанники и это — бегство, а море за спиной — наше спасение?.. Ты можешь сказать наверняка? Ты читал утром газеты? Мы друзья и братья или мы предадим друг друга до заката? Посмотри, нет ли у леди за пазухой кинжала…

— Спасайся, кто может, — сказала Марта, — предохранительный клапан сорвало.

Мэнни мечтательно улыбнулся, он любил эти выходки Берта. Сам он был немногоречив и суховат — говорил только то, что хотел сказать, слово в слово. Но он питал слабость к словесным фейерверкам приятеля и восхищался Бертом, как человек, любящий музыку, но лишенный таланта, восхищается своим другом — отличным пианистом, который готов, когда надо, сесть за рояль, не дожидаясь дополнительного приглашения. Это началось давно, им еще было по шестнадцать, и они учились вместе в школе, и Берт развлекался тем, что сочинял белым стихом малопочтительные импровизации на тему, предполагаемых постельных подвигов их немолодой, слегка лысоватой химички. Время от времени Берту за это влетало, потому что он не знал удержу и страха, и уж если его заносило, то он договаривался до черт-те чего, кто бы при сем ни присутствовал. Одно из таких представлений довело их до драки с четырьмя молодыми немцами. Случилось это совсем недавно в Ницце, в какой-то brasserie[3], и им потом пришлось удирать от полиции. Сначала Берт заговорил с этими парнями и спросил, откуда они. Поколебавшись, они ответили, что из Швейцарии. «Из Швейцарии? — ласково переспросил Берт. — А из каких мест? Из Дюссельдорфа? Из Гамбурга?»

Крупные, широкоплечие немцы почувствовали себя неловко, они отвернулись к стойке и склонились над пивом, но Берт не отставал. «Лучшее место в Швейцарии, — сказал он громко, — это Бельзен — такой провинциальный, уютный, полный воспоминаний. Я всегда говорил, что Швейцария обязательно выиграла бы войну, если бы не эти часовщики, которые всадили ей нож в спину. И поделом».

«Кончай, — шепнул Мэнни, — их четверо. Они нас задавят». — Марта потянула его за руку и замотала головой, предостерегая.