Тогда, сейчас и кот Сережа

Я была небогата такими знакомыми, хотя артисточкой была уже узнаваемой. И вот как-то рыба исчезла вообще, а кот мой голодный орет и орет, но напрочь отказывается от тех кушаний, которые я ему в состоянии предложить. И иду я, накрасившись тоже дефицитной французской косметикой, чтобы получше напоминать свой собственный экранный образ, на поклон служебному входу большого магазина на ул. Горького (ныне Тверская). Прихожу. Вижу у раскрытой двери даму в грязном белом халате, сидит на ящике деревянном, курит. Понимаю, что она как раз мне и нужна. Делаю счастливое лицо и говорю с улыбкой: «Здравствуйте!» Выпустив дым, она неласково и вопросительно тоже произнесла: «Здравствуйте?» Я потопталась секунду, времени терять было нельзя, и завела свой плач Ярославны: «Я артистка, Татьяна Догилева, “Блондинку за углом” смотрели? Так это я там в главной роли». Я даже шапчонку с головы стянула, чтобы подтвердить, что у меня светлые волосы, и все улыбаюсь тетеньке, улыбаюсь. А она слушает меня без восторга. «Понимаете, мой кот ест только рыбу и орет уже третий день, хи-хи, жить просто невозможно, не поможете ли вы мне?»

И она, прервав меня на полуслове, вдруг как заорет в раскрытую дверь магазина: «Вась! Тут артистка пришла. Известная. Рыбы просит. Дай ты ей!» И из темного чрева магазина доносится громоподобное: «Да, за*бали меня уже эти артистки! …! …!» И все слова, за употребление которых сейчас можно и повестку в суд получить. А я стою в грязном дворе у грязной двери грязного входа в грязную подсобку столичного магазина на главной улице Москвы и думаю, что, видимо, мой кот-рыбоед помрет голодной смертью, т.к. больше я рыбу покупать никогда в жизни не буду. Хотела уже идти, но продавщица затушила сигарету, хохотнула на Васины кучерявые словосочетания и пояснила: «Он у нас такой. Сейчас вынесу». Я стояла. Через минуту она вышла и сунула мне в руки пакет какой-то перемороженной мелкой дряни. А я взяла. Но себя ненавидела. И кота тоже, о чем ему и сообщила, когда вернулась с вонючим кульком домой. Тот кот нас не очень любил, индифферентен был к хозяевам и с самого начала не очень здоровый был… Умер рано от болезни, которую не смогли вылечить.

Ну а потом я взяла в дом балинезийца. Увидела на кошачьей выставке это чудо природы и просто была потрясена его красотой. Балинезийцы – они примерно как сиамцы, только шерсть у них длиннее, а вокруг глаз они имеют черную подводку, как у древних египтян. Красота! Стиль! Изящество! Только злые. Даже очень злые, о чем мне стали сообщать по телефону мои знакомые держательницы этих самых зверюг, когда узнали о моих намерениях присоединиться к их сообществу. Разодрать руку хозяйке, если ему что не понравится, – это в порядке вещей! Одной знакомой семь швов накладывали, она мне их лично демонстрировала при встрече, отговаривая от такого необдуманного решения, как поселить в доме агрессора. Другой милой женщине-кинокритику ее любимец уже при мне надавал пощечин только за то, что она пожелала поцеловать его в недобрую минутку. «Ах ты дрянь!» – кричала критикесса, стирая кровь со щек. Вы думаете, меня это остановило? Ха-ха. Ничего подобного. Нашлись люди, готовые уступить мне уже подросшего котенка-балинезийца, и я поехала на край Москвы знакомиться и приглядеться.

Предлагаемый котенок вообще был крутой полукровкой, мамаша была балинезийкой, а папаша (господи помилуй!) камышовым котом, встречающимся в дикой природе. Плод их любви был невероятно хорош собой и вел себя кротко. А мамаша-кошка производила самое благоприятное впечатление: милая, уютная, никаких шипений и пощечин, даже когда я стала с ее котенком играть. Заплатила я, сколько с меня потребовали (не очень много), и вернулась домой с добычей. Назвали кота Дантоном. В театре тогда ставили пьесу про Французскую революцию, и хотя я в новой постановке не была занята, темой этой увлеклась и много читала об этом периоде французской истории. Стали притираться друг к другу.

Дантон умел удивлять. Камышовый папаша наградил сынка генами охотника. Мы с мужем это быстро поняли. Больше всего Дантон любил играть со скомканным листом бумаги формата А4. Муж показывал Дантону шуршащий неровный шарик из этой самой бумаги и говорил грозно: «Дантон! Враг!» И запускал этого врага по длинному коридору (я уже жила на третьей квартире, где были две маленькие комнаты и длинный бессмысленный коридор). Дантон молнией бросался вслед врагу, побеждал его и приносил поверженную бумагу в зубах хозяину. Восторгу нашему не было предела! Мы гордились им невероятно. Он это чувствовал и вообще считал себя в семье главным, но к нам был лоялен. А мужа и вообще любил. Это был его кот, а я была просто при их мужской компании. Куда же без женщин? Кто приготовит, приберет? Пусть тоже живет с нами, охотниками.