— Шкатулка с украшениями, — перечислял Фишер, заглядывая ей через плечо. — Старые монеты по пять марок, не меньше тридцати штук, скорее, даже больше, лань из… не знаю, фарфора или чего-то подобного. Затем еще пачка дойчмарок. Тридцать купюр по сто марок.
— Как ты на него наткнулся?
— Когда я прошел здесь, на этом месте был такой звук, словно внутри пусто, — ответил Фишер подчеркнуто невозмутимо. — Вот я и подумал, что там что-то есть, и нашел это углубление.
— Хорошо, — сказала Мона. — Прекрасная работа. Действительно хорошо, — повторила она, и, к ее удивлению, Фишер обрадовался ее похвале.
Она опустилась на колени и принялась рассматривать находки. В тайнике оказалось немного вещей, и большинство из них были старыми, за исключением украшений (два золотых кольца с настоящими или фальшивыми бриллиантами, цепочка с блестящим сердцем), — все это были сувениры, имеющие ценность только для их владельца. И вот теперь они лежали перед ней — жалкие трофеи двух жизней. Мона взяла мешочек с монетами в руки. Она вспомнила, что, пока не были введены новые деньги, многие собирали монеты, надеясь, что позже они все еще будут чего-то стоить.
— М-да, — произнесла она. — Вот так мы все закончим свою жизнь.
— Что? — спросил Фишер, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
— Ничего, — ответила Мона и положила мешочек к остальным вещам.
Но ее мучила одна мысль: герру Кайзеру, тогда еще молодому человеку, стоило немалых усилий сделать этот тайник, а ведь уже тогда существовали весьма надежные сейфы. Но для этой пары смысл, наверное, заключался в другом. Скорее всего, для них была важна общая тайна, которую никто, кроме них, не знал. «
— Давай просмотрим письма, — сказала она Фишеру.
Он пошел за ней вверх по лестнице, его лицо казалось еще более непроницаемым, чем раньше. В кухне Мона пододвинула ему стул и села сама. Она взяла пачку писем — их оказалось всего штук двадцать, не больше, и все они были старыми и помятыми, — разделила их на две приблизительно равные части и пододвинула одну из них Фишеру. Затем она посмотрела на адрес отправителя и почтовые штемпели на письмах в ее пачке. Некоторые конверты были грязными, с нечитаемыми адресами. Все остальные датировались 1979 годом. Отправитель всегда был один и тот же: Франк Шталлер из Маркхайде, Германская Демократическая Республика.
— Маркхайде, — сказала Мона, и Фишер поднял взгляд от своей пачки.
Его глаза покраснели от усталости.
— Ну и? — спросил Фишер.
— Пока ничего, — ответила Мона. — Я сейчас прочту одно из писем. Я думаю, что оно — от ее сына.
— У фрау Кайзер есть сын?
— Да. От ее первого мужа. Сын умер в середине восьмидесятых. Рак. Подожди-ка.
Мона вытащила из своей сумки распечатку протокольной записи разговора с Хельгой Кайзер и пролистала ее:
— Вот здесь написано: отец ее сына ушел с сыном на Восток, когда еще не было Берлинской стены. И ее сын, вероятно, обосновался в Маркхайде. Кажется, это небольшой населенный пункт.
Она вытащила письмо из конверта. Линованная бумага была серой и дешевой на вид, выцветшие синие буквы было сложно разобрать. Фишер молча подсунул ей остальные письма. Она даже толком не заметила этого.
2 января 1979 года.
Письмо было коротким и не содержало, насколько могла судить Мона, ничего важного. Она открыла второе письмо, датированное восьмым марта того же года.