Тогда ты молчал

— Извините, — сказала она во второй раз.

— Может быть, сделаем перерыв? — спросила Мона.

— Нет. Уже ничего, — Клаудиа Джианфранко вытащила носовой платок из сумочки, вытерла слезы и высморкалась.

У нее под глазами слегка размазалась тушь для ресниц, но никто из присутствующих не указал ей на это.

— Что произошло потом? — спросила Мона. — Я имею в виду, вы еще говорили с ним по телефону, связывались по электронной почте или как-то еще?

— Да, мы часто созванивались. Он… он рассказал мне, что хочет, чтобы Плессен повторил этот ритуал с ним. Это была его очередная идея-фикс. Но Плессен…

— Что Плессен? — Мона насторожилась.

— У него, наверно, для Паоло не оказалось места на семинаре. Ну я могу понять это, у него все расписано, а тут еще состоялась телевизионная передача, после которой его терапия стала широко известна у вас.

— Да, — Мона снова вспомнила передачу, невозмутимый вид Плессена и суетливого ведущего с его неловким бормотаньем.

И вдруг, словно в ее голове открылась дверь, она вспомнила кое-что еще.

Восторженная публика. Поворот камеры, восторженные лица публики. Ее что-то смутило в этом, и она тогда подумала: «А может, это не обычная публика? Может, Плессен приказал своему фан-клубу явиться в студию?»

— Таким образом, Плессен мог записать Паоло лишь на осень.

— М-да-а, — Мона размышляла о своем.

— И Паоло ужасно расстроился по этому поводу.

— Да, я могу это понять. Вспомните поточнее, что он сказал?

— Что считает это свинством. Что нельзя так обращаться с людьми. И тому подобное.

— Был ли он склонен к насилию?

— Нет. Вообще-то, нет.

— Высказывал ли он какие-либо угрозы в адрес Плессена?

— Угрозы? Нет, этого не было. Но он был просто одержим этим человеком.

Он точно звонил ему два или три раза, упрашивая Плессена включить его в группу раньше. Но ничего не получилось.

— Это было типично для него? Я имею в виду то, что он не смирился с отказом? Он часто так реагировал на «нет»?

Женщина задумалась. Затем сказала:

— Он мог быть очень настойчивым. А с отказами вообще не умел смиряться.

— Проявлял ли он когда-либо агрессивность?

— Да. Он мог… Он иногда бывал коварным и склонным к интригам.

— Может быть, он уже проявлял насилие? Я имею в виду — физическое?

Клаудиа Джианфранко опустила голову. Бергхаммер дернулся, и Мона скорее почувствовала, чем увидела это движение.

— Фрау Джианфранко!.. — настаивала Мона.

— Да… Я вчера уже вашим коллегам…

— Расскажите об этом еще раз.

Из уст Клаудии Джианфранко вырвался такой звук, будто она пыталась выдохнуть весь воздух, собравшийся в легких.

— О’кей, — сказала она, словно человек, не имеющий больше сил сопротивляться. — Он бил меня несколько раз. Не часто — раза два или три.

Бергхаммер и Фишер чуть ли не вскочили на ноги. Мона все же посмотрела на своих коллег — сначала налево, на Фишера, затем направо, на Бергхаммера. Лица обоих были непроницаемы, но, глядя на их напряженные позы, Мона поняла: вчера женщина им этого не рассказывала. Мона почувствовала легкий триумф, у Бергхаммера ее акции ощутимо поднялись, хотя такое заявление, как бы оно заманчиво ни звучало, все же ничего не доказывало. Абсолютно ничего, за малым исключением: Паоло Джианфранко вполне мог применить силу.

— Извините, что спрашиваю об этом, — сказала Мона. — Но как он вас бил? Как это происходило?

— Один раз дал пощечину. Один раз швырнул меня на стенку. Я, знаете, сама довольно сильная. Но мужчины всегда сильнее. Всегда.

— Да, я знаю.

— Это унизительный опыт.

— Знаю.

Обе женщины замолчали, словно кроме них в комнате никого не было. Наконец Мона спросила:

— Может, хотите что-нибудь выпить или съесть? Освежиться?

— Нет.

— Может, вы… — это был просто инстинкт, не более того, — хотите сказать что-то? То, о чем здесь не говорилось?

Тихий вздох. Затем:

— Да… вот…

— Да?

— Раз я уже начала об этом… Я просто вчера не успела сказать.

Клаудиа Джианфранко виновато посмотрела на Фишера и Бергхаммера.

— Так о чем же?

— Я… я не знаю, действительно ли Плессен — только жертва.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он… Когда Паоло было плохо, я поискала немного в Интернете. Я нашла фрагменты его выступления на телевидении. Мне кажется, что он — весьма сомнительная личность сочень подозрительными намерениями.

— Насколько подозрительными? — спросила Мона.

Она понимала, что они упустили именно это: не пытались разобраться в теориях, являвшихся базовыми в работе Плессена. Когда Мона допрашивала Плессена, он рассказал лишь в общих чертах о теоретических основах, а этого оказалось явно недостаточно. «Было слишком мало времени» — это не аргумент. У них было слишком мало желания углубляться в незнакомые материи, читать толстые, трудные книги, поэтому они поняли лишь долю того, что должны были понять, — это было вернее.

Из-за надвигающейся грозы в кабинете стало темно, и Фишер поднялся, чтобы включить свет.

— Так насколько? — повторила Мона вопрос, видя, что Клаудиа Джианфранко явно подбирает нужные слова.

— Вы знаете случай с женщиной, больной раком, которую Плессен пытался избавить от всяческих надежд, потому что якобы только ее смерть могла спасти семью?