Тогда ты услышал

— Послушай, Мона, — начал Бергхаммер, — может быть, она хотела это сделать. А потом это сделал кто-то другой. Взял, так сказать, на себя ее работу. Конечно, она думает, что виновата. А что, если у нее мания величия? Она думает, что всесильна, потому что исполнилось ее страстное желание, ну, что-то в этом роде, — подытожил он. — Мы еще попросим психолога поговорить с ней.

— Но…

— Мы еще раз все проверим, процесс совершения преступления и так далее. Дважды, трижды — сколько захочешь. Но я тебе и сейчас могу сказать, что это была не она.

— А кто же тогда?

Молчание. Фишер склонился над пиццей «Капричиозо», а Кригер уставился на свое отражение в окне. Перед ним стоял нетронутый салат из помидоров.

— Если это была не она, — невозмутимо сказала Мона, — мы можем начинать сначала.

— Нет, если она кого-то прикрывает, — возразил Фишер.

— На этот вопрос она вообще никак не отреагировала.

— Конечно нет. Если она кого-то прикрывает, то не захочет, чтобы об этом узнали. Поэтому она не отреагировала. Логично.

В этот момент Мона готова была растерзать Фишера, этого женоненавистника с наглой манерой не принимать ее доводы, пренебрежительно относившегося ко всем и каждому.

— Тебе нравится быть дежурным лохом, а?

Мужчины уставились на нее, Фишер не донес вилку до рта.

— Ну-ну! — Бергхаммер хмыкнул. — Получил, Ганс? Хорошая подача, Мона. — Он попытался превратить все в шутку, но Мона и Фишер не обратили на его слова внимания.

— Некомпетентность иногда очень сильно раздражает меня, — тихо сказал Фишер.

— Н-да, Ганс, тогда я на твоем месте в дальнейшем поднапрягся бы. Компетентность приходит с опытом.

Кригер моментально доел салат, как будто ему за это заплатили. Вот таким он был всегда. Стычки между коллегами он игнорировал в принципе, потому что не знал, как быть с этой мистической штукой, которую называют «человеческим фактором».

Фишер, плотно сжав губы, ковырялся в пицце. Он больше ничего не сказал, потому что знал: еще чуть-чуть — и он выскажет все, что думает.

— Не пора ли нам идти? — вдруг спросил Бергхаммер.

Половина десятого вечера. Последнюю неделю они еще ни разу не освобождались так рано.

— Еще не поздно, — не согласился Фишер. — Мы можем еще раз пройтись по всему, посмотреть показания…

— Мы идем по домам, — сказал Бергхаммер. — Встретимся завтра в семь в офисе. Нам всем нужно отдохнуть.

Мона слушала вполуха. Пиво, которое она выпила слишком быстро, урчало в животе. Внезапно у нее возникло чувство, что она где-то далеко отсюда.

Фелицитас Гербер. Они что-то пропустили, что-то, доказывающее, что она — убийца. Потому что все это совершила именно она.

Мона сидела одна в одиннадцатом отделении. Дверь в коридор была открыта, и каждый раз, когда она поднимала взгляд от бумаг, через открытую дверь она видела выкрашенную в зеленый цвет стену. Цвет отвратительный, зато практичный — не маркий. «Видеть сигналы, слышать крики о помощи» — плакат, призывающий не игнорировать жестокое обращение с детьми, висит на доске объявлений уже целую вечность. Мона уставилась на плакат. Тогда никто не хотел видеть никаких ее сигналов, слышать ее криков о помощи. Сейчас все иначе, сегодня дети с такими проблемами, какие были у нее, уже не так одиноки. Могут рассчитывать на помощь, поддержку.

Перед Моной — стопка папок. Всего одиннадцать. Там лежат длинные протоколы свидетельских показаний, фотографии трупов, результаты вскрытий. Она просмотрит все еще раз, а заодно и показания Фелицитас Гербер. Она просто уверена, что пропустила что-то в этой груде материала. Такое часто бывает, не нужно себя упрекать. Она взяла наугад одну из папок. Там, кроме всего прочего, находится протокол, написанный ею по памяти после разговора с бывшим преподавателем Иссинга Альфонсом Корнмюллером, которого ученики называли Ницше.

Он знает то, что, возможно, не знает больше никто. Но этого из него ни за что не вытащить. Тайна закрыта в его больном мозгу, как в самом надежном сейфе, ключ от которого потерян. И тем не менее Мона углубилась в свои записи.

Роберт Амондсен доверил Ницше какую-то тайну, такую страшную, что старик оттолкнул любимого ученика, а потом вообще оставил работу в школе. Скорее всего, Роберт Амондсен рассказал ему о сексуальных оргиях в Португалии — хорошо, об этом они знают достаточно.

Вопрос в том, только это ли тогда произошло. Или Ницше узнал о чем-то еще?

Берит лежала на постели Стробо и ждала его. Она была удивлена, потому что уже начало двенадцатого, а он все не появлялся. Она специально пришла из своей комнаты, чтобы удивить его, она знала, что Стробо сейчас живет в комнате один.