Тогда ты услышал

После того как они позавтракали галао и сладкими рожками с маслом, они вернулись в пещеру. На пляже тем временем стало людно, песок был раскаленным, и когда она закрывала глаза, появлялись пляшущие круги. Вдруг все стало невыносимым, все, что еще пару дней назад казалось ей «раем». Рай. Именно это слово использовала она, а теперь оно казалось ей фальшивым и затасканным.

Но на этом ее мысли прервались. Снова она почувствовала руки — слева и справа, на плече — на этот раз это были руки Шаки и Роберта. Они разговаривали через ее голову, речь шла о синтезаторе, который хотел купить Шаки. Они обменивались сведениями об инструментах разных фирм. Она не слушала. Впереди шли Конни, Миха и Симон. Симон постепенно стал вести себя по отношению к ней так же, как и все остальные. Ничего не осталось от их особенных отношений, от того, что их объединяло. Симон, казалось, отбросил все, как старые тапочки.

Было уже около одиннадцати, когда они пришли в пещеру и тут же попадали на спальники. Она вздохнула, надеясь, что, может быть, они теперь заснут и оставят ее в покое. Шаки начал: встал и бросил свой спальник возле нее.

— После еды нужно покурить или женщину полюбить.

Конни присоединился к ним, потом Миха, потом Симон, последним был Роберт. Они окружили ее и начали медленно раздевать. Каждый снял одну вещь, пока она не осталась совершенно голой. Она не сопротивлялась, хотя ей хотелось уйти, сейчас же уйти. Первая рука оказалась у нее на груди, вторая — на животе, который показался ей жирным и отвратительным (в последнее время она слишком много ела, хотя собиралась на каникулах начать худеть).

— Не сейчас.

— Да брось ты! Ты же хочешь.

— Да, но снаружи люди. А если кто-то заглянет?

— Люди. Плевал я на людей, bella[24].

— Но я сейчас не хочу.

— Как это — не хочешь?

— Не знаю. Просто не хочу.

— Чего не хочешь?

— Ну… этого.

— Чего?

Хриплый льстивый смех. Они были как многоголовая гидра. Отрубишь одну голову, вырастают две новые.

— Просто расслабься. Мы не сделаем ничего, что тебе не понравилось бы. Позволь нам тебя побаловать.

Разве они были не правы? Разве ей не было приятно, когда ее так ласкали? Разве их руки не были нежны? Она закрыла глаза и попыталась получить удовольствие. Она размеренно дышала, в ритме ласкающих ее рук, которые были везде, в самых потаенных местах ее тела.

Она была кем угодно, но не недотрогой. От этой мысли она улыбнулась.

— Что?

Она сказала. Парни засмеялись. И продолжили. Вдруг повисла подозрительная тишина. Она не открывала глаз, но слышала, как они снимали с себя джинсы и футболки, пока не остались тоже голыми, как она. Она попыталась получить удовольствие от того, что они прижимались к ней. Она попыталась принять их горячие, мокрые от пота тела.

Но у нее не получалось. Внизу все было сухо и зажато. Она ненавидела сама себя, потому что позволила им зайти так далеко, а теперь вот не могла.

— Эй, что случилось?

Пальцы в ее влагалище, неловко пытающиеся возбудить ее. Сделать так, чтобы она стала влажной и можно было войти в нее.

— Ну же! Ты же не даешь.

Бесполезные болезненные попытки проникнуть в нее. Она лежала как доска, как мешок с картошкой, — как кто угодно, но только не как желанная женщина. Она не открывала глаз, она пыталась.

— Эй, вообще не входит.

В этот момент один из них — Конни, Шаки? — вошел в нее. Она чувствовала себя как шлифовальная бумага. Ей сразу же стало больно, и она сжала зубы. Когда-нибудь это закончится.

— Не получается.

— Пусти меня.

Еще один. Попытался. Как же больно! Но уже никто не мог остановиться. Теперь это нужно было довести до конца.

Туда-сюда. Пыхтение. Боль. У нее на глазах выступили слезы.

— Ничего с ней не получится.

И вдруг она осталась совсем одна на острове из спальников, голышом. А остальные быстро натянули плавки, посмеялись над какой-то шуткой Конни или Шаки и исчезли. Оставили ее, как сломанную игрушку. Голой! Абсолютно голой!

Более чем через двадцать лет она снова увидела себя лежащей там, обливающейся потом, грязной, некрасивой, ненужной. Спустя несколько минут она встала, тяжело, как старуха. Горячая боль внизу живота заставила ее согнуться. Она нашла свои вещи, не глядя запихнула их в рюкзак, свернула спальник. Ребята не вернутся, пока она не уйдет. Все закончилось. Она подвела их. Во всех смыслах.

Более чем через двадцать лет она смогла примириться сама с собой. Она совершила ошибку, это точно. Но такого отношения она не заслужила, нет.

Виноваты они, не она. Она больше не будет страдать.

Она перешла проезжую часть Зонненштрассе, не обращая внимания на сигналы машин и ругань водителей. Глаза ей застилали слезы, но ей стало легче.