Тогда ты услышал

Но было очень тяжело оттолкнуть протянутую руку. Ей стало тоскливо, снова хотелось принадлежать этому миру. Более всего она скучала по Стробо, по его рукам и губам.

— У меня совесть чиста, — сказала она. — Я чувствую себя мерзко потому, что вы ко мне вот так относитесь, но я абсолютно не жалею о том, что сделала.

— Даннер знает это. Он принимает твою позицию. Он считает, что ты очень мужественная. Ты противопоставила себя группе. Одна.

Теперь Стробо посмотрел на ее — так сказать, с разрешения Учителя — по-иному, почти уважительно.

Вот это типичный Даннер. Делает всегда то, чего от него никто не ожидает. Это его неудержимое желание быть оригинальным любой ценой. Берит не верит ни слову из того, что говорит Стробо. Это все спектакль, и она просто-напросто не понимает, как Стробо, которого она считает умным парнем, попался на эту удочку. Кажется, они ослепли и оглохли. Все ведь должны чувствовать, что в Даннере все ненастоящее — все его чувства, все реакции. Но другие не видели того, что видела она. Они не знали, что он исключительно работает на публику, этакий выскочка-гуру.

Она помнит день после той жуткой лунной ночи в Тельфсе, когда группа куривших, как испуганные дети, сидели перед хижиной, утомленные бессонной ночью, раздавленные тошнотой и растревоженной совестью. В хижине Даннер общался с австрийским полицейским, в то время как остальные сотрудники прочесывали окрестности в поисках пропавшей Саскии. Вспомнилось, как Петер спросил: «И что нам теперь делать?» — таким тоном, как будто уже совершенно точно знал ответ. И поскольку Берит кое-что предчувствовала, то быстро и резко ответила: «Что делать? Ничего!»

— Что значит «ничего»? Мы же должны как-то прореагировать!

— На что ты собираешься реагировать? Мы ничего не знаем о жене Даннера, мы ничего не видели, ничего не слышали…

— Мы должны сказать ему.

— Что, идиот ты этакий! Что мы накурились до бесчувствия? Чтобы он нас заложил? И чтобы мы все вылетели?

— Нет. Он ни за что нас не заложит. Если мы скажем ему, это будет доказательством доверия.

— Доказательством доверия в чем? И вообще: к чему все это? Что это даст? Не нам, а ему, потому что мы будем в его руках.

— Я не понимаю, что с тобой происходит, Берит. У тебя, если речь заходит о Даннере, начинается паранойя. Это нездорово.

— А ты помешан на том, чтобы постоянно доказывать свою преданность. Это нездорово.

Но настоять на своей точке зрения она не смогла. Остальные были на стороне Петера: прямо сходили с ума, так им хотелось признаться во всем Михаэлю Даннеру, чтобы получить отпущение грехов у его святости. Именно так потом все и произошло. Он великодушно все им простил. А потом очень ловко подвел их к тому, чтобы они солгали ради него. Ему даже удалось заставить их поверить в то, что это была их идея.

— Знаете, проблема в том, что, с одной стороны, ваше доверие делает мне честь, а с другой стороны, вы ставите меня в жуткое положение. Если я вас заложу, вас выгонят из школы. Если я вас не заложу, то я не выполню тем самым свои обязанности.

А какое у него было при этом лицо! Этот заботливо нахмуренный лоб. Эти театрально взъерошенные волосы!

— И прежде всего, что мы скажем полиции? Им я тоже должен бы рассказать о вашем поведении, и в этом случае вы получите предупреждение о нарушении закона об использовании наркотических средств.

Как они все с бледными от страха лицами смотрели ему в рот! Как ловко он переложил на них ответственность!

— Должен признаться, что я в полной растерянности. Сейчас я сделаю очень несвойственную учителю вещь. Я попрошу у вас совета. Как бы вы поступили на моем месте?