Ее руки страшно замерзли, хотя в помещении было очень тепло. Ног она вообще не чувствовала.
— На какой вопрос?
— Почему Фелицитас знала, куда вы собираетесь ехать? Почему вы ей сказали?
Вечер в Иссинге. Предпоследний день занятий, через три дня они собрались выезжать. Миха пригласил их на спагетти и красное вино. Он жил в двух комнатах с видом на озеро. Когда была хорошая погода, отсюда можно было любоваться чудесными закатами. Этот вечер был просто роскошным, они испытывали эйфорию, предвкушая предстоящие приключения. И тут один из них сказал:
— Эй, а как насчет баб?
Другой ответил:
— Там найдем.
Третий не согласился:
— А если нет? Каникулы без баб — это голимо.
Четвертый сказал:
— Эй, Симон, а как насчет твоей Фелицитас?
— А что с ней?
— Она же делает это со всеми.
— Чушь!
И тут они засмеялись. Все. Потому что все, кроме него, знали, что Фелицитас не отказывает никому. Действительно никому. Даже уроду Шредеру.
20
За час до обеда в классе Берит шел урок французского. Так как Михаэль Даннер больше не имел права преподавать, школа в срочном порядке нашла молодого стажера, который был каким-то измученным. Все четырнадцать ребят моментально заметили это и на каждом уроке выдумывали новые каверзы. Восемь девушек им подыгрывали, потому что не хотели показаться трусихами.
Сегодня пришла очередь трюка с передвиганием столов — древний трюк Иссинга, но из-за этого не менее эффективный. Как только стажер поворачивался к проектору, чтобы поменять пленки, все дружно передвигали столы на пару сантиметров вперед. Примерно через полчаса парень должен был оказаться в окружении, и тогда он перестанет понимать, что происходит, потому что сближение происходило постепенно и совершенно незаметно. Шутка заключалась в том, что все при этом делали вид, будто ничего не происходит, и вообще вели себя как обычно.
Передвигание столов — психологический стресс для преподавателей, не уверенных в себе. Преподаватель английского уже как-то раз сломалась и вся в слезах выбежала из класса. После этого ей выписали больничный, и с тех пор в Иссинге ее не видели.
Но сегодня до такого не дойдет. Хотя в глазах стажера и появилось выражение легкой паники, когда он понял, что они задумали, он решил не обращать на их поведение никакого внимания. Он выключил проектор и начал вести с учениками
Берит сидела у самого окна. Она бы с удовольствием смотрела на улицу, но все стекла были покрыты морозными узорами. В классе, как всегда зимой, было очень сильно натоплено, но ей все равно холодно. На ее выкрашенной в серый цвет парте кто-то выцарапал циркулем «Berit is fucked up»[21]
. Берит провела пальцем по трещине в парте. Она знала: нужно продержаться еще немного.Еще три недели до Рождества. С тех пор как она неделю назад в отчаянии позвонила домой, родителей замучила совесть, и теперь они звонят каждый день, чтобы спросить ее, чего бы ей хотелось на Рождество. Чтобы наказать их, Берит каждый раз притворяется, что ей ничего не приходит в голову.
Идея бросить Иссинг и сдавать экзамен на аттестат зрелости Берит уже не нравится. Что ей делать у родителей, которым не особо хочется, чтобы их дочь жила дома? Что ей делать в Берлине, где она почти никого не знает? Что ей делать с девчонками, единственными оставшимися у нее подругами Кати и Анной, которые каждые выходные наглатываются колес?
Берит бросила презрительный взгляд на стажера, которому, пожалуй, скоро стукнет тридцать лет, а его потный лоб все еще был усеян прыщами. Как можно сегодня говорить о легализации наркотиков, если каждый идиот может получить все, что захочет, — и, кажется, это никого не волнует. Привычка, которой так охотно отдаются, потому что не нужно думать самому. Отсюда — нехватка творческих мыслей, отсутствие индивидуальности. Михаэль Даннер всегда поощрял их стремление уходить от однообразия повседневной жизни, жить бурно и опасно. К сожалению, даже он не смог воплотить свои мечты в жизнь. По крайней мере, так кажется Берит.
Поэтому ли он бил свою жену?
С тех пор как Даннер в присутствии остальных простил ей нарушение заповеди «Не предай своего Учителя», ее, как по волшебству, снова полюбили не только в их кружке, но и остальные. Она не сопротивлялась, хотя каждой молекулой своего тела чувствовала, что здесь что-то не чисто. Она позволила Михаэлю Даннеру прочесть о себе проповедь, в которой он хвалил ее мужество, ее силу, ум и неподкупность.