Тогда умирает футбол

Дональд шел сквозь каменный лес узких и высоких колонн. Потом они превратились в две сплошные белые крепостные стены, сходившиеся где-то вдали, у горизонта. Сначала ему казалось, будто это перспектива. Он шел и шел, упрямо согнувшись и преодолевая какие-то противоборствующие силы, которые бывают только в снах. Но стены сдвигались и сдвигались. И вот почти сомкнулись. А он должен идти вперед. Белые холодные стены стискивают его, готовые вот-вот раздавить. Он судорожно глотает воздух, упирается руками в стены и… раздвигает их.

Перед ним большой зал. Человеческие фигуры, приютившиеся у основания своих гигантских теней, двигающихся по стенам, одеты в судейские мантии. Черные мантии. Белые парики.

Барьер из мореного дуба ограждает загон. Загон с белой овцой. Он смотрит на загнанное животное. Овца оборачивается, и он видит испуганное лицо Барбары. Она сидит на скамье подсудимых, с удивлением глядя на него своими большими черными глазами, как бы спрашивая: «За что? За что?…»

Дикий хохот судей несется из-за стола: «Ага, попался, вымогатель?!» А на стене возникла и расплывается черная точка. Разрастается во всю стену. Заполняет всю бескрайнюю полость зала. Как круги по воде, расходятся видения лиц. Тейлор, Эвардс, Лоу… Их лица мертвенно-бледны. Глаза неподвижны, и только губы шепчут что-то заглушаемое хохотом судей. Прокурор от хохота становится все краснее и краснее. Тело его, извиваясь в конвульсиях, вытягивается, принимая чудовищные размеры. И вот уже откуда-то из-под потолка длинный перст костлявой руки почти упирается в грудь человека, прижавшегося к стене у самого входа. – Дональд Роуз, ха-ха, ты жаждал слова! Ну что ж, иди и говори. Но если не докажешь своей правоты, ты пойдешь за ними, ха-ха! – И он показывает другой рукой на стену, на которой, как на экране немого кино, сменяются портреты погибших в Мюнхене.

Дональд сопротивляется какой-то неведомой силе, упирается ногами, но костлявый палец манит его к высокой кафедре. Остается один шаг – на последнюю ступеньку. Он поднимает ногу, чтобы сделать этот шаг. Но вместо ступеньки – клубок кишащих змей. Он хочет вскрикнуть. Но не слышит собственного голоса. Он хочет отпрянуть назад. Но кто-то настойчиво толкает его в спину. Он старается задержать ногу на весу – только бы не наступить на этот клубок шевелящихся гадов. Но нет сил остановить последнее движение. Он чувствует, как его нога погружается во что-то скользкое и это скользкое обволакивает ногу. Он с надеждой смотрит в зал через пюпитр. Но зал пуст. Лишь темные ряды незанятых кресел уходят во мрак. И некого позвать на помощь… Он вскрикивает – то ли от ощущения мерзости под ногой, то ли от острого, как боль, чувства обреченности…

Дональд очнулся в холодном поту. Судорожно шарит по вороту рубашки. Нейлон скользит под потной рукой, и он рывком распахивает ворот, оторвав пуговицы. Ошалело смотрит вокруг. Но темнота окружает его, и ему кажется, что продолжается все тот же кошмар. Дональд включает свет и идет в ванную. Поспешно срывает с себя мокрое белье и становится под струи горячего душа. Они упруго хлещут по телу. Дональд постепенно успокаивается.

41

В городе солнце всходит внезапно. Оно вдруг повисает на углу башни аббатства или высокого здания.

Уже было около десяти утра, когда резкий луч солнца заглянул в спальню и ударил по глазам Дональда. Покрутив головой, Дональд просыпается. С трудом вспоминает вчерашнее.

Дональд встает и, не одеваясь, выполняет несколько упражнений. Потом достает из тумбочки книгу Вебера с атлетическими комплексами.

«Да, какой сегодня день?»

Он смотрит на календарь с полуобнаженной красавицей, подаренный ему недавно шведским фоторепортером усатым Гунардом.

«Вторник, вторник… Через три дня рождество…»

Раскрывает книгу Вебера на комплексе упражнений для вторника. Тяжелые двадцатифунтовые гантели заставляют бицепсы вздуваться буграми.

«Фу, какая гадость! Дряблая грудь… Живот… Месяц, если не два, уйдет на то, чтобы вернуть былую форму…»

Но Дональд прекрасно знает, что он все равно не сможет прозаниматься два месяца кряду: закрутят дела… Так было, так будет.

При воспоминании о Барбаре настроение его портится. Звонит телефон.

«Готов заключить пари – Тиссон. Сейчас начнет подбивать на партию бриджа. И вдвоем мы, как дураки, будем искать партнеров в такой ранний час».

Дональд знает, сколько бы ни длились эти поиски, Тиссон не отступит, и непременно соберется полная четверка.

Он снимает трубку.

– Это ты, Дон? – в голосе Стена волнение.

– Что случилось, Стен?

– Ты не читал сегодняшние утренние газеты?!

– Нет еще…

– Я всегда говорил, что журналистов, которые не читают газет, надо расстреливать из пушек. Дон, наши дела совершенно дрянь…

– Что случилось, Стен? – повторяет Дональд.

– Процесс в верховном суде будет закрытым, без свидетелей. Возьми газеты – там сказано подробно. Я пытаюсь связаться с секретариатом суда, чтобы выяснить, нет ли здесь ошибки. Как только переговорю с Лондоном, сразу же сообщу тебе…