— Он ревнив. Я его знаю, — погрозил мне пальцем Антон. — Пойдет за нами как миленький. И правильно сделает. А то ведь умыкну девицу, невзирая на дружбу. Будем купаться, друзья мои! А? При луне! В Тихом океане. Жить так жить!
— Я не полезу в воду, — сказала Майра. — У меня нет с собой купального костюма.
— На кой черт вам купальник? — взревел Антон. — Нагишом! В натуральном виде! Что может быть прекрасней!
— Красота-то какая! — вырвалось у Майры, когда мы вышли вслед за Антоном из дома. И я замер при виде открывшегося зрелища.
Над океаном висела полная луна. Все вокруг было мягко освещено ее неживым, как бы искуственным светом, что придавало ландшафту сходство с театральной декорацией. Хвойным лес с корявыми гнутыми стволами и срезанными сверху и обращенными в сторону материка вершинами походил на собственную фотографию во время шторма, застыв будто навечно. Не было ни ветерка. Песчаные дюны золотились в лунном сиянии. За ними чернели обломки разрушенных прибоем скал. В них и сейчас с шумом пенился океан, окаймляя линию берега белой кружевной оторочкой. Дальше была холодная темень, и зыбкая лунная дорожка убегала к горизонту и таяла там. Вздохи океана прорезали скрипучие крики невидимых тюленей, как и мы, полуночников.
Мы разулись и оставили обувь у порога. Песок был сухой и холодный. Ноги по щиколотку вязли в нем. Антон шел первым, мы за ним. Сзади нас светились лишь окна в доме Антона: мы не выключили свет. В остальных домах среди старых изогнутых сосен было темно — Монтерей спал.
— В каком прелестном месте вы живете! — воскликнула Майра. — Умеете устраиваться.
— Умею, — буркнул, не оборачиваясь, Антон. — Шесть лет назад, когда я здесь поселился, этот дом можно было купить за гроши. А я, дурья голова, не купил, а взял в аренду. Теперь его цена втрое подскочила, я плачу хозяевам половину того, что получаю. Будь я умнее, мог бы эти денежки спокойно пропивать.
— Вы и так себя не обижаете, — уколола его Майра.
— Эх, девушка, разве я пью? Только вот за компанию. Много ли выпьешь один… в пустом доме?
— Кто вам мешает жениться?
— А кто за меня пойдет? Вот вы… разве согласитесь?
— Я? При чем тут я? Сомневаюсь, подошла ли бы я вам.
— Почему нет? Пьете вы легко. А в браке что важно? Родство душ. Так сказать, не просто жена, а компаньон, — расхохотался Антон, и тюлени ответили ему скрипучими криками, словно приветствуя своего давнего соседа.
Мы уже добрались до камней, и вода шумела, взбивая пену, под нашими ногами. Брызги обжигали холодом.
Отсюда можно было разглядеть в воде черные маслянистые тела тюленей — морских львов. Они лоснились жирным отблеском, играя в черной воде и издавая радостные крики, как расшалившиеся дети. Один лежал в воде, как в постели, на спине и похлопывал себя ластами по груди, точно прилегший отдохнуть человек, довольный собой и всем миром. Тюлени гомонили наперебой.
— Вот они, мои собеседники, — воскликнул Антон. — Что ни скажешь, принимают к сведению… без спора. Погодите, ребятишки, сейчас я к вам нырну. Потолкуем по душам.
— Простудитесь, Тони, — попробовала остановить его Майра.
— Я простужусь? Плохо вы знаете русских людей. Мы — северяне. Привычны к холоду. Это вы тут все — неженки. Даже днем, под горячим солнцем, мои балбесы — солдаты не отваживаются сунуть ногу в Тихий океан. Вон там, на той стороне океана, — Россия-матушка. Моя холодная родина омывается той же водой. Эге-ге-ге-гей! — закричал он, уже раздевшись догола и сложив у рта руки рупором. Его длинная, костлявая спина белела под луной. — Эй, Русь! Слышишь меня? Это я! Твой блудный сын! Рыдаю в тоске на чужом берегу!
Он воздел руки над головой и, задрав бороду к луне, двинулся к пенной воде, зябко белея долговязым телом. С плеском ухнул, скрылся в пене. Потом его голова выскочила, как мяч, на лунной дорожке и, скользнув в сторону, слилась с темной водой.
Тюлени загалдели пуще прежнего. Должно быть, обсуждая между собой появление незваного гостя. Мы с Майрой сидели на холодном камне, потирая руками зябнувшие ноги, и смотрели на темный океан, туда, где растворилась, исчезла лохматая голова нашего друга.
— Есть такая русская поговорка, — сказал я. — Пьяному море по колено.
— Он может утонуть.
— Вполне.
Майра искоса глянула на меня.
— Тебя это не тревожит?
— Не знаю. Я уже свое отволновался. Теперь отдыхаю.
— И даже я?
— Ты, пожалуй, меня еще волнуешь. Единственная. — И я обнял ее за плечи.
— Не верю я тебе, — поежилась она. — Пустые слова. Лучше уж молчать.
— Словами мне тебе ничего не доказать. Вот вернемся в дом и ляжем в постель. Там и убедишься.
— В чем?
— Ну, хотя бы в том, что живое тело предпочтительнее вибратора.
— У меня на этот счет никогда не было двух мнений. Только живое мясо.
— Умница! За то и ценим.
— Долго ли? До Нью-Йорка? Пока не встретишь своих, русских. Их в Нью-Йорке полно.
— Никого я, Майра, не встречу. Никто меня не ждет.
— Ты же такой общительный.
— Возможно, и по этой причине. Из-за излишней общительности. Не здесь, а в Москве.
— Ох, какая печаль в твоих глазах! Тебе больно вспоминать?
— Я скоро умру, Майра.
— Совсем раскис. Вот не ожидала.