«Тойота Королла»

— О, какой вы провидец! А ведь, действительно, вы недалеки от истины, — скосила на него Майра быстрый взгляд. — Не жалеете, что сели со мной? Еще не поздно, могу высадить, пока мы в городе.

— Нет уж, валяйте дальше. Мне здесь оставаться лишнюю ночь тоже не по душе. Никакой радости этот город не принес. Единственная радость — поскорей унести отсюда ноги. Хуже не будет.

— Однако вы оптимист, — поджала губы Майра.

— Я-то? Дальше некуда. Советскому человеку на роду положено быть оптимистом. Без всяких сомнений и отклонений. Пессимизм в России — это уже государственное преступление.

— Следовательно, вас там считали преступником?

— С некоторых пор. Когда мой оптимизм, усвоенный с молоком матери, стал испаряться. Думаю, вам будет интересно знать, как на моей родине, в стране победившего социализма, понимают разницу между оптимизмом и пессимизмом. Хотите знать?

— Я слушаю.

— Это, собственно, особенно полезно усвоить обожателям коммунизма на далеком и безопасном расстоянии. Пессимистом там считают того, кто полагает, что уж так все плохо — хуже и быть не может. А оптимист… тот верит, что может быть и хуже.

Майра не рассмеялась.

— Не смешно? — вскинул он брови.

— Печально, — вздохнула она. — Я утешаю себя тем, что вы такой мизантроп лишь на пустой желудок. Скоро я вас накормлю и вы запоете по-иному. На всех континентах, под всеми широтами одна и та же древняя, как мир, аксиома: с мужчиной приятно иметь дело, только когда он сыт. Натощак в нем проявляются все дурные качества. Так что я даже рада слышать ваши рассуждения на пустой желудок. Лучше узнаю, с кем предстоит проехать столько миль. Можно вас спросить?

— Пожалуйста.

— Почему я вам показалась обожателем коммунизма? Ничего подобного я вам не говорила.

— Зачем говорить? Людей этого сорта я узнаю без слов. По некоторым приметам. Америка мне позволила лицезреть таких обожателей в немалом количестве. Сидя в сытой и богатой стране, пользуются всеми ее благами и завидуют, правда, на словах, тем, кто обитает в коммунистическом раю. Впроголодь и совершенно без всяких прав. Без которых вы, американцы, и не мыслите своей жизни. Как, например, без кислорода… или без автомобиля.

Майра на миг обернулась к нему, и глаза ее сузились.

— Ошибаетесь, я не так наивна. И к поклонникам русского коммунизма себя никогда не причисляла. Мне очень многое не нравится у нас в Америке. Это верно. Но разве это дурно — желать своему народу лучшей доли?

— Какой лучшей?

— Без язв капитализма.

— Следовательно, социализм?

— Пожалуй… Но с человеческим лицом. Олег рассмеялся.

— Слушайте, моя милая спутница. Вы — очаровательны. Вы мне очень нравитесь. И я не хочу, чтоб хоть что-нибудь в нашем с вами путешествии мешало мне любоваться вами. Сделайте мне одолжение, о социализме с человеческим лицом больше не упоминайте… хотя бы в моем присутствии. Социализм не имеет лиц, дорогая моя. Ни человеческих, ни каких-либо других. У него морда. Всегда одна и та же. Звериная. Какими бы фиговыми листками он ни прикрывался. Я это говорю, чтоб вы знали мое мнение и не строили никаких догадок на предстоящем нам долгом совместном пути. Сделаем это путешествие приятным во всех отношениях. Ну ее к черту, политику! Говорить с вами о ней — грех. Такие женщины созданы для иного…

— Для постели?

— Ну, зачем так грубо! Для приятных и волнующих бесед. Вполголоса. С замирающим сердцем.

— Все ясно! Знаете, кто вы?

— Кто, если не секрет?

— У нас в Америке таких называют: мэйл шовинист пиг. Не знаю, есть ли в русском языке адекват этому выражению?

— Нет. По-русски это звучит набором отдельных, трудно соединимых слов — мужчина, шовинист, свинья.

— Видите, насколько английский язык богаче, — усмехнулась Майра.

— Особенно в ваших устах.

— Эй, послушайте! Да не собираетесь ли за мной приволокнуться? Ваша речь стала слишком медоточивой.

— Вам это неприятно?

— Нисколько. Но, если вы натощак такой дамский угодник, могу себе представить, каким вы будете после сытного ужина.

— Пугаетесь?

— Нет. Сгораю от любопытства.

— Такой разговор мне по душе. Чтоб не томить вас и сполна удовлетворить вашу любознательность, лучший выход — свернуть к первому же ресторану и вперить взоры в меню.

— Зачем же к первому? Выберем что-нибудь попристойней. Я эти места знаю. Как вы относитесь к ориентальной кухне?

— К какой именно? Китайской? Японской?

— Скажем, китайской.

— Положительно.

— Прелестно. Впереди имеется весьма недурной ресторан. Вам понравится. Хотите, для начала я оплачу счет?

— С какой стати? Не лишайте меня жалких остатков мужского достоинства.

— Ни в коей мере не собираюсь чего-либо вас лишать. Дело в том, что мы с вами не любовники и, полагаю, ими не будем. Мы — на равных. Делим все расходы пополам. Такой был уговор? Поэтому, что изменится в мире, если я оплачу этот ужин, а вы — следующий? Мне не нужны ни ваши ухаживания, ни ваше покровительство. Я достаточно сильна сама и не ищу широкой мужской спины, за которой можно так уютно укрыться. Мы — равные партнеры. Возможно, даже расстанемся товарищами. Но ничего больше. Вы меня поняли?

— С полуслова.