Токеа и Белая Роза

Неподалеку от того места, где произошли только что описанные события, раскинулась довольно просторная поляна, протянувшаяся примерно на три мили вдоль берега и на полмили вдававшаяся в лес. Среди силуэтов мангров и пальм, из-за зеленых тынов, образуемых зарослями мирта, поднимались струйки дыма, и если повнимательнее приглядеться, можно было заметить лепившиеся к высоким стволам коробочки хижин, окруженных грядками с капустой и табаком. Деревня насчитывала, должно быть, не менее пятидесяти жилищ. Ни облик их, ни расположение не отличались каким-либо единообразием и порядком. Они были построены из самых простых материалов, взятых у природы в почти необработанном виде. На стены шли мелкие сучья хлопкового дерева, щели затыкались испанским мхом. Кровли крепились не деревянными клепками, как у обитателей Аллеганских гор, а жердями из пальметто. Окон в жилищах не было вовсе, и дым выходил либо через отверстие в потолке, либо через дверь. Вернее сказать, и двери не было тоже. Вход закрывался подвешенным на палке куском бизоньей шкуры, днем она просто откидывалась на довольно низкую крышу.

Главная же прелесть деревни заключалась не в строениях, а в живописных группах деревьев, под коими ютились хижины, что было вызвано практическими соображениями: так спасались от палящего летнего солнца. Отменная чистота и опрятность этого клочка земли тоже придавали ему своеобычный и притягательный вид.

Это был действительно чудесный уголок. Натчез, который в этих местах мощно катит свои волны в озеро, заключен в оправу роскошной темной зелени, вздымающейся по обоим берегам, а горстки хижин завороженно обступили раскидистых великанов. Все напоминало сказочный затерянный мир.

Только обитатели хижин не были столь уж необычными созданиями. У крайних вигвамов виднелись фигурки, - их кожа отливала медью. Они носились и прыгали среди невысокого кустарника, кувыркались, с непостижимой резвостью скатывались к реке. Поодаль, в глубине деревни - вереницы мальчиков постарше, их игры уже смахивали на упражнения воинов. То, что они изображали, видимо, означало разведку во вражеский стан. Один из них с кошачьей осторожностью прятал добычу, другие приникли к земле и, по звуку угадав маневры приближающихся врагов, переходили затем в стремительное наступление. Это испытание остроты слуха и зрения повторялось несколько раз, после чего юноши выстраивались в так называемые индейские шеренги и, приняв воинственные позы, начинали бой. Их тупые деревянные томагавки свистели в воздухе, грозя нешуточными ударами, взлетали, сшибались, трещали под ударами или, чтобы не наделать беды, уклонялись от цели. Не всегда это получалось ловко и сноровисто, но в каждом взмахе была своя особая грация.

Военная забава не привлекала ни малейшего внимания прочих жителей деревни. Удивительная невозмутимость и столь темпераментная проба сил казались одинаково естественными, и тем самым усиливался контраст. Перед каждой из хижин сидело несколько скво с дочерьми. Они спокойно лущили бобы, трепали коноплю или укладывали сушиться табак. Младенцы дремали в своих корытообразных люльках, подвешенных к внешней стене жилища. Руки и ноги женщин были охвачены ремешками из бизоньей кожи, и - никакой одежды, кроме лоскутка калико на бедрах.

Неподалеку от верхнего конца деревни виднелись два основательных по размеру строения, которые на первый взгляд можно было принять за рубленые дома или молельни белых поселенцев. Оба они, как и прочие, лепились к тутовым деревьям, но выделялись не только размерами, но и некоторой затейливостью и были окружены подобием беседок из пальмовых и мангровых листьев. Тропинки к деревьям вели через довольно обширные лужайки.

В тот день у одной из самых маленьких хижин собралось человек пятьдесят мужчин. Окутанные клубами табачного дыма, они сидели на корточках. У каждого - трубка от трех до пяти футов длиной. Одеты все были примерно одинаково: охотничья куртка из калико открывала бронзовый торс, перехваченный вампумом, набедренный платок доходил до колен. Все были длинноволосы - здесь не носили косиц на выстриженной голове.

Собрались по какому-то случайному поводу, что называется, просто покалякать, но нельзя было не заметить, что каждый занимал свое место по строго установленному ранжиру.

Старики расселись подковой, заключенной в два полукольца, - их образовали более молодые. Взгляды, полные доверия и обожания, были устремлены в самый центр, где виднелась фигура огромного старика, судя по всему, - вождя этого народца.

Трудно представить себе более примечательную наружность: совершенно иссохшее тело изборождено вспухшими венами. Распахнутая грудь напоминает изрубленную ножом доску, вся кожа испещрена следами ранений. На лице выражение стоической суровости и, в то же время, покорности судьбе. И было в его гордых резких чертах еще нечто такое, что говорило о грузе душевных страданий: семь лет гонений, поставившие племя на грань вымирания, наложили печать на весь облик мико окони. Голова его была опущена, он сидел молча, погруженный в глубокое раздумье.