Токийская головоломка

Я взглянул на Митараи. Мне этот вопрос тоже не давал покоя. Последней тайной было существо, оживленное заклинанием из «Токийского Зодиака».

– Гермафродит? – спросил Фудзитани.

– Человек из половин Каори и Катори… – эти слова пробормотал уже я.

Нобэ потрясенно взглянул на меня. В его глазах читалось то ли волнение, то ли испуг. Поразительно, какой эффект произвели мои слова на него. Его словно ударила невидимая рука.

– Так вы знали… – удрученно пробормотал он, опустив плечи. – Значит, вам уже все известно…

– К вашему сведению, моими предками были самураи из княжества Аидзу, которые с наступлением эпохи Мэйдзи отправились на Хоккайдо осваивать тамошние территории. Так что на слишком большие уступки не рассчитывайте, а то никакой сделки не будет.

– Могу предложить…

Митараи перебил его:

– Тут не нужно думать особо глубоко. Вы свою роль выполнили. Всего лишь немного оступились. Такое со всеми бывает.

– Да. Вырветесь из безумия, вернетесь к спокойной жизни, будете жить как все… – деликатно сказал Фудзитани. Я искренне соглашался с ним.

– Как все?! – прервал Фудзитани чей-то громкий голос. Его я слышал впервые, поэтому не сразу понял, кому он принадлежит.

На столик беззвучно упала копна седых волос. С громким лязгом возле нее приземлился протез. Человек в коляске рванул рубашку. Ткань затрещала, отскочило несколько пуговиц. Из-под рубашки обнажилось плечо, из которого росла ладонь. Казалось, мы смотрим на странное растение телесного цвета.

– И что же за спокойная жизнь ждет такое тело? – гневно спросил он, рывком запахнув рубашку. Ладонь скрылась под одеждой. Вторым протезом он подобрал искусственную руку со столика и еле-еле просунул ее в рукав с помощью Нобэ. Митараи молча наблюдал за этой сценой.

Голос Тоты Мисаки оказался гораздо моложе, чем я предполагал. Впрочем, ничего удивительного: всему виной были седой парик и одежда для пожилых. Тоте ведь было еще только тридцать.

– Никому из вас не понять, что выпало на мою долю. И не смейте говорить, что понимаете меня, – сказал он, наконец установив протез на место. – Я не могу как следует умыться. Не могу готовить еду. Даже в туалет мне тяжело ходить. В одиночку я ничего не могу нормально сделать. И, несмотря на это, у меня с детства никого не было. За это нужно сказать спасибо отцу. Известный всей Японии человек был вынужден прятать сына.

Я не сводил глаз с лица Тоты Мисаки. Теперь я наконец мог хорошо разглядеть его. Это был молодой человек с прекрасными глазами. Определенно унаследовал внешность от Кадзюро Асахия.

– В обычных семьях родители окружают ребенка заботой. Но моя мать умерла, а отец мог лишь изредка бывать со мной. Хотя в некотором смысле я был счастлив – денег ведь были горы. Говорю сразу: сострадание мне не нужно. Меня поселили далеко от отца, как диковинное животное. А чтобы я не умер от голода, все время доставляли изысканные блюда. До того как пойти в старшую школу, я думал, что завтрак подают холодным. Чтобы в одиночестве я не сошел с ума, мне приносили всевозможные дорогие игрушки. Если во время редких встреч с отцом я что-нибудь просил, то через день-два эта вещь уже была у меня. Казалось, достаточно попросить – и мне привезут самый настоящий паровоз. Такая жизнь была мне по вкусу. Мне приходило в голову, что она может быть и получше, но тяжелой она никогда мне не казалась. Я думал, что все так и должно быть. На отца я не был в обиде. Напротив, я им гордился. Все пытались сочувствовать мне, но причину этого я совсем не понимал. У меня ведь было все что угодно, даже шестнадцатимиллиметровый проектор, кассетный видеомагнитофон, колонки JBL и модель электровоза стоимостью двадцать тысяч иен. Однако изредка я задумывался, что в чем-то моя жизнь странная. Постоянной мамы у меня никогда не было. Это было единственное, что отец не мог мне купить в универмаге. Зато ко мне все время приходили красивые люди и проводили со мной время. Этого хватало. Больше всех мне понравился Катори, но тогда я еще не познакомился с Такако.

Я не очень хочу говорить о нем. Я явно тронулся рассудком. Мне действительно хотелось заслужить любовь мужчины – и в то же время это мне казалось невероятно сложным. Ведь женщины, красивые, как на телевидении, приходили ко мне толпами, а с отцом я мог увидеться лишь изредка. В лучшем случае мы говорили по телефону. Как бы то ни было, одиночество меня устраивало. Так что сочувствие мне не нужно. Человек способен адаптироваться к жизни и находить в ней удовольствие. Проводить время наедине с самим собой мне было в разы приятнее, чем в компании безжалостных хулиганов. Поэтому я был благодарен отцу за такие условия жизни – пока он не поступил так со мной.

Глядя на Тоту Мисаки, в пылком рассказе которого не сквозило ни грусти, ни страха, ни радости, я чувствовал, будто созерцаю маленькое чудо. Он напоминал механизм со встроенной аудиокассетой. И что заставило его внезапно стать таким разговорчивым?