К тому времени, как я застрелил Сэйдж, Дом был уже мертв. Он не только истек кровью, но и, по-видимому, ее ботинки были со стальными носками, потому что на затылке у него была вмятина. Я предположил, что это не было большой потерей, поскольку я действительно верил, что он торговал детской порнографией, но это все равно разрушило мой план повесить на него смерть Лестера. Я не стрелял в Сэйдж, пытаясь спасти Дома. Мне было противно убить человека, но она была опасна для всех, особенно для меня. Даже если она не пыталась причинить мне серьезную боль, а только пугала меня пилочкой для ногтей, чтобы заставить отступить, у нее была странная власть надо мной, и независимо от того, как сильно я пытался бороться с ее чарами, ей всегда удавалось затащить меня обратно в свой темный и мерзкий мир. Убийство ее было такой же самозащитой, как и убийство Лестера, и все же это было нечто большее. Я защищал себя, а также общество, и я сделал это для Сэйдж, когда нажал на курок.
Это было убийство из милосердия. У нее была неизлечимая болезнь, зависимость, от которой она не хотела отказываться. Эта женщина безнадежно сошла с ума, вероятно, задолго до того, как я с ней познакомился, и ее порочность теперь была непостижима, потому что она всегда плыла так глубоко, как только могла, ища несуществующее дно. Ужасающая внутренняя вселенная Сэйдж Яворжин была бесконечной и беззвездной – жестокой, черной бесконечностью. Ее смерть принесла ей больше пользы, чем кому-либо другому.
Я навис над ней, палач во мне превратился в сиделку. Рука Сэйдж потянулась к животу, и от этого легкого прикосновения сквозь одежду хлынул поток крови. Я осторожно убрал ее руку и закатал рубашку, чтобы обнажить вторую рану, чуть выше правого бедра. Я погладил ее по голове, мое лицо было достаточно близко, чтобы поцеловать ее, надеясь отвлечь ее от того, что мы видели.
- Все в порядке, - тупо сказал я. - Все в порядке.
Но ничего не было в порядке и никогда не будет.
- Ми… Майк… тра…
Она закашлялась, брызнув кровью мне в лицо. Я захлопал глазами и отвернулся, чтобы сплюнуть теплую кровь, а ее руки упали мне на плечи, сжимая их. Когда я снова посмотрел на нее, одна из ее рук скользнула вниз по моей груди и ущипнула меня за сосок.
- Трах… ме…
Ее рука опустилась ниже, кровь начала собираться под нами.
- Сэйдж, просто постарайся успокоиться, хорошо?
Она повернула голову и сплюнула кровавую желтоватую жижу. Ее дыхание со свистом вырывалось из раны на шее. Прочистив на мгновение горло, она наконец-то произнесла то, что хотела сказать. Ее последние слова. Ее последнее желание.
- Трахни м-м-меня, Майк!
Ее рука легла на мою промежность, лаская так сладко, как девственница. Моя грудь сжалась, и ужас вернулся ко мне черным шквалом. Сэйдж умирала подо мной, от моей собственной руки, и она хотела, чтобы я трахнул ее в последний раз. В ее глазах не было ни паники, ни признаков горя, промелькнувших на лице. Даже злости на меня за то, что я в нее выстрелил, не было. Было только желание, такое же чистое и непоколебимое, как в тот первый день, когда я трахал ее в теплой детской крови.
- Трахни меня, Майк!
Я ахнул, но не был так потрясен. У Сэйдж была навязчивая сексуальная одержимость кровью и кишками, и она делала почти все извращенные вещи, которые человек может делать с мертвыми телами. У нее остался только один порок и единственный шанс принять в нем участие.
- Трахни меня… в м-моей собственной крови.
Я начал отстраняться, но она схватила меня за пояс и притянула ближе.
- Пожалуйста, Майк. Один… последний раз.
Когда она расстегнула мне ремень, я посмотрел на мягкую и прекрасную девушку, которая овладела мной. Даже залитая кровью и кромсающая себя на куски, она была сексуальна – мертвенно сексуальна. Большинство мужчин не увидели бы ее такой в этот момент, но я так привык к крови, что это было уже
Я чувствовал, что должен выполнить ее последнюю просьбу.
Если я могу трахать мертвых, то уж точно могу трахать умирающих.