Токсичный компонент

Она подошла к постели мужа, поцеловала его в свежевыбритую щеку, после чего вышла из палаты, на ходу глядя в экран своего телефона. Добровольский проводил её внимательным взглядом, после чего дождался, когда она закроет дверь, и спросил:

– Егор Львович, я вами уже больше месяца занимаюсь. До сих пор никак язык не повернулся спросить – почему она вас время от времени называет «Мойдодыр»? При чём здесь Чуковский? Вы вроде не «кривоногий и хромой». И на умывальник не похожи.

Ворошилов рассмеялся – громко, искренне. И даже хлопнул ладонью по одеялу.

– Не «кривоногий и хромой»? – переспросил он, прекратив смеяться. – Ну, тут я бы поспорил! Не поверите, Максим Петрович, к детским стихам это не имеет отношения. Я же после аварии ничего не чувствую – примерно от пупка и ниже. Всё чужое. Колостома, катетер… Бесполезные дыры в моем теле. А выше них – все прекрасно ощущаю. Тепло, холод, руки Киры… Вот она и говорит – «мой – до дыр», – он погладил рукой по одеялу на животе. – До колостомы. До катетера. А ниже всех этих дыр – уж извините.

Закончив, он заглянул под одеяло, усмехнулся и посмотрел на доктора.

– Н-да… – протянул Добровольский. – Вот тебе и Чуковский.

Ему очень захотелось прямо сейчас оказаться в коридоре и не смотреть Ворошилову в глаза. Максим сделал пару шагов к двери, продолжая изображать, что заинтересован разговором, но при этом демонстрируя общую занятость и вовлеченность в процесс обхода.

– Хорошо, сегодня вазелин нанесём на донорские повязки, – сказал хирург, держась за ручку двери, – плёнкой целлофановой обернём. Завтра оно само всё отпадёт, – это он договаривал, прикрывая дверь со стороны коридора.

– Вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой, выбегает умывальник и качает головой, – бурчал он себе под нос, возвращаясь в ординаторскую.

Зоя, санитарка-буфетчица, увидев доктора, заботливо спросила:

– Максим Петрович, вам каши не положить? Вкусная сегодня, рисовая.

– Одеяло убежало, улетела простыня, – задумчиво ответил Добровольский, совершенно не расслышав вопроса. – Что в маминой спальне делал умывальник?

– Я говорю, кашу будете? – громче переспросила Зоя. – Вы же с дежурства. Не ели, поди, ничего утром.

– Нет, спасибо, – покачал головой пришедший в себя Максим. – Каша – это совсем не моё. С детства. А хлеб я возьму.

Он выхватил из контейнера несколько кусков ароматного «подольского», обогнул тележку и направился в кабинет.

Положив хлеб на тарелку, включил чайник, а потом увидел на столе смятую бумажку в пятьдесят рублей и вспомнил, как ночью его разбудил звонок Замиры, медсестры из гнойной хирургии.

Замира олицетворяла собой ту самую узбечку, что вырвалась за пределы необразованного сообщества, закончила медучилище и теперь поглядывала сверху вниз на своих соотечественниц, выносящих «утки» и памперсы с дерьмом.

– Доктор, простите, что беспокою, но надо подойти, очень-очень надо, – сказала она торопливо в телефон. – У меня тут бабушка упала. На полу в палате сидит, я сама не подниму её на кровать. Поможете?

– А охрана что, никак? – буркнул Максим, понимая, что пойдёт сейчас в любом случае, чтобы посмотреть на бабушку.

– Они сказали: «Это не наше дело», – ответила Замира. – Вы придёте?

– Да куда я денусь. Сейчас, три минуты. Она головой не ударилась?

– Нет, в порядке с ней всё. Только поднять не могу.

Хирург встал, потянулся, посмотрел на часы. Четыре часа двенадцать минут. Быстро сполоснув лицо холодной водой, он вышел в коридор, стараясь закрыть дверь максимально тихо.

– Надо будет по пути в реанимацию заглянуть, а то я один не подниму, – сказал Добровольский себе под нос. Бабка заранее казалась ему огромной, стокилограммовой.

Разбудить реаниматолога в четыре утра, возможно, было не лучшей идеей – если бы его уже не разбудили чуть раньше. Дверь в ординаторской была распахнута, внутри горел свет. В реанимационном зале звонко упало на пол что-то металлическое, женский голос уверенно и отчётливо заматерился, после чего в коридоре показался Константин Небельский, заведующий отделением, который брал, в общем-то, не так уж и много дежурств по принципу «Не царское это дело». Именно Константина выпало позвать Максиму с собой в гнойную хирургию.

– Только не говори мне, что кто-то поступает, – с ходу заявил Небельский. – Совсем не до этого. Терапевт приволок инфаркт, только закончил с ним работать.

– «Я к вам, профессор, и вот по какому поводу», – покачал головой Добровольский, цитируя «Собачье сердце». – Внизу бабка с кровати упала – помоги поднять. Чувствую, что я с Замирой в четыре руки такой подвиг не потяну.

– Лишь бы не наркоз, – сказал Небельский. – Там перчатки дадут?

Максим кивнул. Они спустились вниз, в гнойную хирургию.

Диспозиция оказалась следующая: в первой палате на четыре койки точно в центре на полу сидела довольно грузная бабуля лет восьмидесяти в одной ночнушке, с растрёпанными волосами. Спиной она опиралась на кровать. Рядом стояла наполовину початая бутылка минералки. Правая нога у бабули отсутствовала.