Толчок к размышлению

— Я не виноват! — запищал Лоханкин, вырываясь из рук бывшего князя, а ныне трудящегося Востока.

— Все не виноваты! — бормотал Никита Пряхин, придерживая трепещущего жильца.

— Я же ничего такого не сделал.

— Все ничего такого не сделали.

— У меня душевная депрессия.

— У всех душевная.

— Вы не смеете меня трогать. Я малокровный.

— Все, все малокровные.

— От меня жена ушла! — надрывался Васисуалий.

— У всех жена ушла, — отвечал Никита Пряхин.

— Давай, давай, Никитушко! — хлопотливо молвил камергер Митрич, вынося к свету мокрые, блестящие розги. — За разговорами до свету не справимся.

Васисуалия Андреевича положили животом на пол. Ноги его молочно засветились. Гигиенишвили размахнулся изо всей силы, и розга тонко запищала в воздухе.

— Мамочка! — взвизгнул Васисуалий".

Не могу не сослаться и на другого классика — на Михаила Зощенко, тем более что, по мнению Андрея Донатовича Синявского (Абрама Терца), в изучении советского быта он для нас — "самый главный писатель и свидетель". В рассказе «Гости» задолго до научного исследования И.Утехина Зощенко обратил свое пристальное внимание на проблему лампочек в коммунальных туалетах.

"Во время игры в щеточку открывается дверь, заходит мадам Зефирова, бледная как смерть, и говорит:

— Это, говорит, ну, чистое безобразие! Кто-то сейчас выкрутил в уборной электрическую лампочку в двадцать пять свечей. Это, говорит, прямо гостей в уборную нельзя допущать.

Начался шум и треволнение. Папаша Евдокимыч, конечно, протрезвился вмиг, начал беспокоиться и за гостей хвататься.

Дамы, безусловно, визжат, не допускают себя лапать.

— Хватайтесь, — говорят, — за мужчин, в крайнем случае, а не за нас.

Мужчины говорят:

— Пущай тогда произведут поголовный обыск.

Приняли меры. Закрыли двери. Начали устраивать обыск.

Гости самолично поочередно выворачивали свои карманы, и расстегивали гимнастерки и шаровары, и снимали сапоги. Но ничего такого предосудительного, кроме нескольких бутербродов и полбутылки мадеры, двух небольших рюмок и одного графина, обнаружено не было.

Хозяйка, мадам Зефирова, начала горячо извиняться — дескать, погорячилась и кинула тень на такое избранное общество. И высказала предположение, что, может быть, кто и со стороны зашел в уборную и вывинтил лампу.

Однако момент был испорчен. Никто играть в щеточку не захотел больше, танцы под балалайку тоже расстроились, и гости начали тихонько расходиться.

А утром, когда хозяин продрал свои очи, все выяснилось окончательно.

Оказалось, что хозяин из боязни того, что некоторые зарвавшиеся гости могут слимонить лампочку, выкрутил её и положил в боковой карман.

Там она и разбилась.

Хозяин, видимо, круто налег на нее, когда заснул на подоконнике".

Автор "Очерков коммунального быта", касаясь освещения исследуемого им предмета в художественной литературе, не присоединяется к обличительному запалу некоторых писателей, но со свойственным его перу бесстрастием констатирует: "Многие наблюдаемые сегодня факты иллюстрируют склонности и черты характера, многократно высмеянные сатириками". Наблюдаемые сегодня (!)… Не когда-то… Не перевелись ещё в отечестве коммуналки, а уж коммунальной психологии несть конца.

Исследование Утехина подкрепляют красноречивые иллюстрации, одна из которых изображает сортирную стенку с висящими на гвоздях овалами стульчаков. Такие семейные и личные стульчаки, весьма в свое время обычные, сообщали их владельцу уверенность, что, подкладывая под зад свой «чистый» стульчак, он избавлен от соприкосновения с «грязным» унитазом ли, чужим ли стульчаком, коих касались сомнительные седалища соседей. Хотя кто поручится, что твоим стульчаком кто-то не воспользовался — скажем, несведущий гость или тот же сосед в подпитии (в трезвом виде не перепутал бы: чужое — грязное)?

Благодаря тому же Утехину могу воспользоваться цитатой из вышедших в Париже материалов художника-концептуалиста Ильи Кабакова "На коммунальной кухне": "Сегодня страшный скандал произошел в туалете… Кто-то пришел к Ведерниковым, они ему отперли туалет, а стульчак не дали, и он залез на унитаз «орлом», а унитаз и так слабо держался, а тут стал качаться. Закачался и бачок с водой, две этих палки, что его подпирали, вылетели, бачок упал, и вся вода залила коридор…"

Эту то ли быль, то ли легенду я услышал в конце 50-х, в пору всеобщих коммуналок и только начинавшегося строительства хрущоб.

Некий молодой муж так переживал по поводу измен своей жены, что решил повеситься. Правда, не по-настоящему, а, так сказать, понарошку, с помощью им самим придуманной конструкции — со стороны она создавала полную видимость самоубийства. "Пусть, — думал он, — жена увидит, как я страдаю. Она устыдится и опомнится".