Толя-Трилли

Но я понимал, что Миша вовсе не чудак, а просто старается, чтоб всем было весело, и у него это выходит. Если б я не знал, что у него в жизни было много горя, я сам этого ни за что бы не подумал. Он чуть пониже меня ростом, широкоплечий, крепкий, с загорелым, хоть лето только началось, лицом; а глаза у него совсем не печальные. И мне захотелось, чтоб Миша стал моим другом, надёжным, на долгие годы. У меня ещё не было такого друга. И, шагая по длинной платформе вдоль поезда, я представлял себе, как мы в лагере будем жить в одной палатке — рядом, а под вечер плыть в лодке по морю. Миша и я — на вёслах, а Люда — на руле…

Я так размечтался, что не расслышал свистка к отправлению и увидел просто, что поезд тронулся. Девочки и Ирина вскочили на подножку, а Миша подождал, пока я подбегу.

— Садись, — сказал он, пропуская меня вперёд.

— А ты?

— Я всегда успею. — Он взялся за поручень и неторопливо влез в вагон последним.

Ирина сказала:

— Мы завтра уже приедем, а вообще так не годится, мальчики, — вскакивать в поезд в последнюю секунду. Я ведь за вас отвечаю.

Ирина, конечно, была права.

— Мы мужчины, — возразил Миша Ирине.

— Правильно, мы мужчины! — громко поддержал я.

Ирина покачала головой.

Когда мы улеглись на своих верхних полках, я тихо окликнул (соседи внизу уже спали);

— Миша!

— Ага…

— Давай дружить! — и сразу испугался, что мои слова покажутся детскими. Когда я был во втором классе, у нас многие ребята так говорили, а толку потом никакого не выходило.

— Давай, — отозвался Миша. — В лагере и вообще друг за дружку будем держаться… идёт?

— Идёт!

В темноте Миша протянул мне руку. Я крепко пожал её, отвернулся к стене, немного помечтал о будущей дружбе и крепко заснул.

2

С Усачёвым мы познакомились в Симферополе. Мы уже расселись в автобусе, чтоб ехать в лагерь, когда к шофёру быстрыми шагами подошёл длинноногий парень в чёрном клеёнчатом плаще. В руках у него был небольшой чемоданчик, под мышкой — тюбетейка, через плечо — бинокль на ремне. За отворотами плаща виднелась рубашка со «взрослым», синим в крапинку галстуком, из рукавов выглядывали манжеты с запонками. Но ноги у парня были голые до колен, в сандалиях и носочках, подогнутых, как у девочки, так что сверху он был похож на самостоятельного человека, а снизу — на маменькиного сынка. Миша толкнул меня в бок, когда его увидел.

— В «Красный маяк»? — по-свойски обратился парень к шофёру. — Значит, я не опоздал. Здорово! Едем!

— Вы пионер? — неуверенно спросила, подойдя, Ирина.

— Пионер.

— У вас путёвка есть?

— Есть. — И, надев тюбетейку, чтобы освободить руку, парень вытащил и предъявил Ирине путёвку.

Путёвка была совершенно такая же, как у всех ребят.

— Значит, твоя фамилия Усачёв? — строго спросила Ирина. Взглянув на его ноги, она сразу с ним стала говорить на «ты».

— Усачёв, — коротко кивнув, важно подтвердил парень. — Сын Усачёва.

— Я понимаю, что раз Усачёв, так сын Усачёва, — равнодушно сказала Ирина. — Так ты откуда? Ведь не с поезда?

— Да нет, я симферополец.

— Ну, понятно. Садись в машину. Здоров?

— Здоров, только вот небольшое переутомление, — сообщил Усачёв, влезая в автобус. Здесь он сел было на свободное место на первой скамейке, но тут же встал и сказал своему соседу, маленькому пионеру Саконтикову, чтоб тот пустил его к окну.

— А я… — начал Саконтиков.

— Тебе же всё равно! — сказал Усачёв нетерпеливо.

— Ему не всё равно, — вмешался Миша. — Сиди, где сидел!

— Маленькому же из окна дорога виднее, — добавил я.

— А вам что? Вы кто такие? — напустился на нас Усачёв.

— Мы? — переспросил Миша грозно. — Я — Волошин, сын Волошина, а он — Шатилов, сын Шатилова! Понял, Усач, сын Усача?!

Все ребята громко засмеялись, Саконтиков, часто моргая, посмотрел на нас, Усачёв сел и замолчал, а шофёр, уже включивший мотор, обернулся и крикнул Мише:

— Правильно отвечаешь!..

Автобус тронулся.

Сначала дорога была прямая. А потом мы как-то сразу очутились среди гор. Дорога стала петлять.

С перевала нам навстречу дул упругий, сухой, без единой соринки ветер. Стало очень свежо, хотя день в Симферополе начинался жаркий.

У перевала автобус остановился. Все вышли из него на несколько минут. Здесь ещё сильнее стал ветер.

Солнце светило, но почти не грело. А прохладный чистый воздух, мятный на вкус, мог тут, казалось, даже утолить жажду — стоило только подышать полной грудью.

После перевала дорога стала ещё извилистей. Перед собой мы всё время видели только кусочек дороги, зато вокруг было видно, насколько хватал глаз. Но некоторых ребят немного укачало, и они даже в окно смотреть перестали.

— Чёрное море! — удивлённо и картаво крикнул вдруг Саконтиков, до сих пор всё время молчавший, и вскочил на ноги.

— Море! Море! — закричали наперебой все, вскакивая и высовываясь из окон.

Усачёв вынул из футляра бинокль, долго подкручивал какое-то колёсико и наконец объявил:

— Точно. Море.