Читаем Толкин русскими глазами полностью

Толкин русскими глазами

В контексте с rule and order (право и порядок) слово rule (право) может напоминать о выражении общественный правопорядок, что является синонимом законности и правовой нормы. Подобные выражения часто встречаются в религиозных текстах — то есть в таком контексте, в котором Толкин чувствовал себя как дома — где право и порядок появляются вместе настолько часто, что их можно рассматривать как устойчивую идиому. Такую фразу, например, дважды находим в проповеди Джона Оуэна (1616–1683), в которой он говорит: «Следуйте церкви усердно и по правилам. Когда я говорю о правилах, я имею в виду жизнь по правилам. Ничто так не гнетет меня, как подозрение, будто бы Господь отошел от собственных установлении из-за грехов людских, оставив нам лишь каркас мирских правил и законов. Зачем ему делать это? Ради нас самих? Нет; но для того, чтобы мы могли облачиться в любовь и веру, смирение духа и сострадание, бдительность и усердие. Уберите их — и можете прощаться со всеми мирскими правилами и законами, каковы бы они ни были»[137]. Аналогичные взгляды выражает в своем эссе и современник Толкина, Г. К. Честертон (1874–1936). В книге «Ортодоксия», в 6-й главе «Парадоксы Христианства», Честертон[138] пишет[139]: «[С наступлением христианской эры] мы должны возмущаться кражей сильнее, чем прежде, и быть добрее к укравшему, чем раньше. Гнев и милость вырвались на волю, где смогли разгуляться без оглядки. И чем больше я присматривался к христианству, тем яснее видел: оно установило правила и порядок, и целью этого порядка было выпустить на волю все добродетели, где они смогли разгуляться без оглядки» (использован перевод Н. Л. Трауберг)[140].

В своем переводе «Ортодоксии» Честертона, Н. Л. Трауберг, успешно и профессионально справилась с фразой rule and order… order, игнорируя право и оставляя только порядок. Ее версия звучит так: «И чем больше я присматривался к христианству, тем яснее видел: оно установило порядок, но порядок этот выпустил на волю все добродетели».

Именно с этой точки зрения К&К, ВАМ и Грузберг подходят к искушениям, которые предлагал Саруман. К&К и ВАМ перевели Rule словом Закон, как в словосочетании власть закона (К&К СК.388; ВАМ СК.296). Грузберг выбрал Право, как в слове правопорядок. Хотя закон — более буквальное значение rule, чем то, которое выбрал Грузберг, тем не менее, его выбор более привлекателен с философской точки зрения, как политическая система, при которой предстоит жить. Такая цель показалась бы более привлекательной и в глазах Гэндальфа. Симпатии Сарумана больше склонялись бы к жесткому правопорядку (закону).

Версия Грузберга лучше и с лингвистической точки зрения, поскольку наиболее близко передает неоднозначность и повторы толкиновского оригинала, где Право — одно из трех искушений («Знание, Право, Порядок»), перекликается с Заклинанием Кольца: «One Ring to rule them all», и с формулировкой «Правящее Кольцо». В версии Грузберг-А, перевод Rule словом Право отлично вторит его Заклинанию: «Одно Кольцо, чтобы править всеми ими», и его переводу «the Ruling Ring» как «Правящее Кольцо» (F.340). Никому из остальных переводчиков не удалось повторить это достижение. В более поздних версиях перевода Грузберга Заклинание изменено, и связь ослабляется. В версии Грузберг-В, перевод rule в Заклинании по-прежнему основан на том же корне, но с приставкой, которая изменяет его значение: «Одно Кольцо, чтоб ими управлять».

Эта сцена, восстановленная в версии Уманского, предлагает читателю совершенно оригинальный, необыкновенно меткий перевод высокой конечной цели, достижением которой Саруман искушает Гэндальфа: «Знание, Принципы, Порядок» (У II.382). В некотором смысле, Уманский присоединяется к К&К, ВАМ и Грузбергу в том, что принципы являются по сути своей неписаным законом, по которому живут люди. Для Гэндальфа это было бы мощным стимулом объединить свои силы с Саруманом. Этот стимул не настолько жесткий, как закон (устав или право), поскольку принципы могут быть более гибкими. В то же время, это очень двусмысленный термин, потому что принципы исключительно индивидуальны. Принципы Сарумана никак не подходят Гэндальфу. Это, несомненно, более подходящий перевод слова Rule, чем Власть, и он обладает определенной привлекательностью по сравнению с изданными переводами, но перевод Грузбергом Rule как Права остается лучшим из всех.