Толкин русскими глазами

Ясно, что такие идеи все же пробиваются. В своей вступительной статье105 к русскому изданию К. С. Льюиса "За пределы безмолвной планеты" и «Переландра» Яков Кротов суммирует роль надежды во "Властелине Колец":

Льюис выбрал первый путь, путь положительного богословия; Толкин второй. Мир Средиземья, который он создал в фантастической трилогии "Повелитель колец", на первый взгляд близок к миру языческому, к миру рыцарских романов. Но и язычники, и рыцари были отнюдь не внерелигиозны и не безрелигиозны. Язычники знали очень даже много богов, а рыцари могли поклоняться Христу, Перуну, Одину, Аллаху, Фортуне или, на худой конец, собственной силе. Герои Толкина удерживаются от обращения к Богу, Удаче или своей мощи даже тогда, когда все их к этому подталкивает. Их мир начисто лишен тех религиозных субстанций, которые заполняли мировоззрение язычников или героических эпосов. Его герои переполнены надеждой — но надежда эта возложена на абсолютно не названное, не обозначенное пространство, на пустоту. И — держится! Вот эта огромная пустота, совершенно гениально не названная — и есть Бог, более того — Бог Библии, Бог Льюиса, Бог Церкви.

В главе "Белый всадник" сцена воскрешения Гэндальфа перекликается с Преображением Христа на горе Фавор (Матфей 17:1–9, Марк 9:2–9 и Лука 9:28–36). Трое оставшихся членов Братства — Арагорн, Леголас и Гимли, испытывая одновременно восторг, изумление и страх, не находят слов (Т. 125). Когда Арагорн вновь обретает дар речи, он говорит, что Гэндальф вернулся к ним "паче всякого чаяния". Это высказывание перекликается с Католическим Катехизисом о последних словах Христа на кресте. Там они воспринимаются как молитва для всего человечества, на которую Святой Отец отвечает "паче всякого чаяния" Воскрешением своего Сына (2606). Фраза толкиновского Арагорна. перекликается с этой строкой Библии: "Паче всякого чаяния, вы вернулись к нам в час крайней нужды!" (Т. 125). В таком контексте слово чаяние настолько сильно отражает — сознательно или подсознательно — христианство Толкина, что переводчики, которые в этом месте отказываются от надежды, отнимают у читателей ключевой момент его философии.

Не удивительно, что Яхнин — один из тех, кто здесь оставляет "всякую надежду" (ЯДБ.82). Более неожиданно, однако, что Немирова, а не Бобырь составила ему компанию по безнадежности (Н ДТ.98). Бобырь, по-видимому, распознала ключевой характер этого эпизода, и ее перевод фразы Арагорна вполне адекватный, только без слов из библейского языкового пласта (Б.161; У III.517). Грузберг (Гр ДК.116) и ВАМ (ВАМ ДТ2003.667) тоже правильно передали фразу, и тоже упустили возвышенность стиля. Г&Г и Волковский почти одинаково мрачно оценили ситуацию, поскольку у них Гэндальф вернулся: "когда мы уже стали терять надежду" (В ДТ.142; Г&Г ДК,89).

К&К удалось справиться и со смыслом, и со стилем. У них Арагорн говорит, что Гэндальф возвратился "паче всякого чаяния" (К&К ЛБ. 130). Их успех дополняется сноской, в которой они указывают на параллели между библейским Преображением Христа на горе Фавор в присутствии трех Апостолов и явлением воскресшего Гэндальфа трем членам Братства (К&К ДБ.506).

Вариант перевода М&К ключевой фразы "паче всякого чаяния" указывает на близкую лингвистическую связь между чаянием (надеждой) и отчаянием. У М&К Арагорн говорит: "Ты ли это возвратился в час нашего отчаяния." (М&К ДТ.110). Они употребляют здесь слово отчаяние, в отличие от К&К, которые используют слово чаяние. Эти два варианта разделяет только приставка от-, добавление которой придает лротивоположный смысл корню слова.

Употребляя здесь слово отчаяние, М&К возвращают читателя к Совету Эльронда и к спору Гэндальфа с Эрестором, где Эрестор называет план уничтожения Кольца "дорогой отчаяния. Или безумия, сказал бы я, если бы меня не удерживала глубокая мудрость Эльронда" (F.352) Хотя слова надежда/ чаяние и отчаяние определяют полюсы религиозного диспута, толкиновская фраза "паче всякого чаяния" не является синонимом отчаяния. В контексте, который Толкин вложил в этот отрывок, значение слова чаяние аналогично тому, в котором оно употребляется в Католическом Катехизисе. Это метафора неправдоподобного, абсолютно невероятного, на что нет смысла надеяться воскресения Гэндальфа из мертвых. В этом контексте, фраза "паче всякого чаяния" не выступает синонимом отсутствия надежды или отчаяния у трех оставшихся членов Братства, а лишь описанием их безграничного удивления самим фактом возвращения Гэндальфа к жизни, то есть событием, на которое, с точки зрения логики, не было никакой надежды. Введя слово отчаяние в эту сцену, М&К возвращаются к своему определению отчаяния в споре на Совете Эльронда, что, в терминах М&К, неумолимо ведет к поражению (М&К Х1982.201, Х1988.333). Отзвук отчаяния из спора придает переводу М&К оттенок роковой пред-решенности и мрачности, которого нет у самого Толкина, до который прекрасно вписывается в мироощущение М&К.

Глава V. ДЕЛО СЭМА: ДЕНЩИК ФРОДО

Но ты не страшись величия:

Иные родятся великими,