Добавляя к этому эпизоду указание времени, когда в Исправнорах произошли изменения, Муравьев точно укладывается в хронологию Толкина. Временные рамки соответствуют толкиновским, но Толкин сообщает читателю, когда именно Шарки прибыл в Шир, намного позже в повествовании, в беседе между Мерри и фермером Коттоном (R.361). Сдвиг вперед информации о дате прибытия Шарки в тексте у Муравьева превращай Сарумана в Ежова. Все признаки налицо. Период, когда Ежов возглавлял НКВД (1936–1938), а уровень сталинистского террора резко возрос, назван его именем — ежовщина.
Народный комиссар внутренних дел — это была должность одного из "Больших боссов" в Советском Союзе времен Сталина, и с назначением на нее Ежова НКВД получил неограниченные полномочия в использовании любых средств, включая "физические меры воздействия", в деле преследования "врагов народа"153. Рукописные пометки наподобие "побои вновь и вновь!" делались членами Политбюро на полях списков «подследственных» НКВД154.
Надежда Яковлевна Мандельштам пишет о различных типах следователей работавших в НКВД до и после 1937 года155. До 1937 года следователи были начитаны, интеллектуальны, идеологизированы — передовой отряд "новых людей" и "подвергали все обычные взгляды коренной сверхчеловеческой ломке. Их сменили люди совершенно другого физического типа у которых вообще никаких взглядов, перевернутых или правильных не было". Также изменились и методы. До 1937 года НКВД «щеголял» своими психологическими методами пыток. "Но потом они сменились физическими, совершенно примитивными избиениями"156. Единственное о чем заботились следователи — о выполнении своей нормы полученных признаний. Одним словом — головорезы.
Во время ежовщины людей почти буквально сажали пачками. Количество политических арестов в 1937 году в десять раз увеличилось по сравнению с 1936 годом157. Роберт Конквест оценивает их количество в период 1937–1938 годов приблизительно в 7–8 миллионов158, что составляет 4,5–5 % населения159. Однако наиболее пострадали как раз партийные кадры. Из 1966 делегатов XVII Съезда партии в 1934 году, 1108 человек — 56 % — были арестованы как "враги народа"160.
Сталин взял на вооружение термин времен Французской революции "враг народа"161, который теперь неразрывно связан с периодом сталинистского террора. Намек на него Муравьев даже вставил в свой перевод разговора между фермером Коттоном и Фродо о ситуации в Шире. По версии Толкина, фермер Коттон говорит: "и если кто-то становился «наглым», — так они [власть имущие] это называют, — то отправлялся вслед за Виллом", мэром, в Тюремные норы (R.360). У Муравьева фермер Кроттон говорит: "если же кто, говоря по-ихнему, "проявлял враждебность", тот живо оказывался, где и Вил Туполап" (М ВГ.329). В контексте политических репрессий намек Муравьева — явная подсказка советскому читателю.
Один Уманский составил компанию Муравьеву в политизации этой фразы. По его мнению, uppish означало "вступаться за наши права" (У IV.836). У остальных переводчиков — за исключением Яхнина и Бобырь, которые опустили эту строку — были гораздо менее вызывающие версии слова uppish. Перевод Грузберга наиболее точен благодаря наличию элемента "высоко"162 в выбранном им глаголе. Его версия звучит так: "становился "высокомерным"". Александровой это не понравилось, и она изменила ее на "задирать нос". Формулировка Немировой очень похожа: "А кто осмеливался дерзить" (Н ВК.295). У Г&Г был вполне приемлемый вариант: "начинал "воображать о себе"" (Г&ГВК.319, Г&Г2002.1009). К&К подстраховались, используя два разговорных глагола, чтобы лучше объяснить концепцию «uppishness» русскому читателю. Их версия звучит так: "начал (…) «заноситься» или "высовываться"" (К&К ВК.401). Формулировка Волковского вполне сдержанна. Он написал: "голос подать" (В ВГ.493). ВАМ оказалась наиболее близка к формулировке Муравьева: "проявлял (…) "непослушание"" (ВАМ ВК.329). Однако никто из них даже не приблизился к фразе Муравьева — "проявлял враждебность" — по силе воздействия на советского читателя.