Читаем Толкин полностью

Почти каждая фраза этого письма отражает неловкость положения, в которое Толкин поставил себя. В случае издания «Властелина Колец» и «Сильмариллиона» в издательстве «Коллинз», идея представления какой-либо другой рукописи в «Аллен энд Анвин» выглядела бы в высшей степени сомнительной. Ответ Анвина, кстати, вовсе не являлся безоговорочным отказом, наоборот, он содержал некоторые конструктивные предложения. К примеру, 6 марта Анвин спросил, нельзя ли разрешить проблему объемности двух вместе взятых книг, разбив их на «три-четыре более или менее самостоятельных тома»[366].

Толкин, конечно, тут же ответил. Читая его письмо, трудно отделаться от мысли, что он ищет совершенно определенного конкретного отказа, хотя все еще не может расстаться с мыслью — опубликовать большую книгу у Анвина:

«Касательно вашего вопроса насчет „делимости“ книги. Конечно, любое длинное произведение можно искусственно разбить на более удобные объемы. Но естественным образом Сага о Трех Самоцветах и Кольцах Власти делится лишь на две части, и никак не иначе. При этом в каждой части будет около 600 тысяч слов: „Сильмариллион“ и другие легенды; и „Властелин Колец“. Последняя, кстати, изначально создана цельной и неделимой. При этом в сюжетообразующих целях она, конечно, делится на отдельные части (всего их шесть) и две-три из них, более-менее равной длины, можно было бы переплести в один том, но они, повторяю, ни в коем случае не самостоятельны. Я теперь даже не уверен в том, что многие смогут прочесть произведение столь затянутое, и вообще, будут ли покупать столь длинное произведение отдельными выпусками. Я вполне отдаю себе отчет в Ваших финансовых трудностях и осознаю, что шанс окупить такие непомерные расходы крайне невелик. Так что, пожалуйста, не думайте, что я сочту себя незаслуженно обиженным, если Вы без особых колебаний откажетесь от публикации»[367].

Одновременно (черновик датирован тем же 10 марта, что и письмо Анвину) Толкин готовит письмо Милтону Уолдмену.

«Уважаемый мистер Уолдмен! — пишет он. — Сэр Стэнли Анвин, наконец, соизволил ответить мне лично. Цитирую абзац, имеющий отношение к нашему делу: „Ваше письмо и впрямь создало нам проблему! Ее и до войны было непросто разрешить; а теперь, когда производственные расходы выросли раза в три по сравнению с тогдашними временами, это тем более непросто. Чтобы конкретно оценить, что нам предстоит, ответьте, пожалуйста, возможно ли разбить миллион слов на, скажем, три-четыре более-менее самостоятельных тома. Вы, может, помните, что, когда мы опубликовали великое произведение Мурасаки (‘Повесть о Гэндзи’), мы начали с того, что выпустили книгу шестью отдельными томами“.

Я ответил Анвину в том смысле, что рассматриваю это письмо как знак его доброго расположения, но также вижу, что его мнение таково: эта гора писанины просто для публикации не годится и требует больших денежных вложений. В письме я особо подчеркнул, что „Сильмариллион“ и „Властелин Колец“ идут вместе — как одна длинная Сага о Самоцветах и Кольцах. И что я твердо намерен рассматривать их именно как единое целое. Я отметил, что гора эта делится естественным образом только на „Сильмариллион“ и „Властелина Колец“, но последнюю книгу можно поделить на фрагменты разве что искусственно. Я добавил, что не удивлюсь, если он откажется ввязываться в историю с этой чудовищной Сагой; и что теперь, когда я сбросил ее с плеч, я вполне готов произвести для него что-нибудь попроще и покороче (и даже „для детей“), причем вскорости.

Вот так на данный момент обстоит дело.

Я очень сильно надеюсь, что сэр Стэнли оставит меня в покое, не потребовав рукопись и, соответственно, двух месяцев на рецензию»[368].

4

Как всегда, Толкина одолевали всякие повседневные дела: он занимался переездом из оказавшегося слишком тесным дома 3 по Мэйнор-роуд в дом 99 по Холиуэлл-стрит (дом этот требовал ремонта, а в дальнейшем оказалось, что там слишком шумно из-за уличного движения), а еще собирался в Ирландию для работы в экзаменационных комиссиях. К тому же Стэнли Анвин ответил ему не сразу, потому что обратился за советом к своему сыну Рейнеру, который к этому времени стал студентом — уже в американском Гарварде. В апреле Рейнер послал отцу записку. Комментарии его вовсе не были адресованы Толкину, но Анвин «случайно» вложил их в конверт.

Вот комментарии Рейнера:

«„Властелин Колец“ — по-своему великая книга, своеобразная, но весьма любопытная, и, так или иначе, издавать ее стоит. Читая ее, я никакой нехватки „Сильмариллиона“ не ощущал… Наверняка редактор сумел бы включить действительно существенно важный материал из „Сильмариллиона“ во „Властелина Колец“ … А если так не получится, я бы сказал: опубликуйте „Властелина Колец“ в дорогом варианте, как своего рода рекламу издательства, а на „Сильмариллион“ гляньте еще раз — и ну его!»[369]

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары