Только анархизм: Антология анархистских текстов после 1945 года

Капиталисты поражены серьёзной болезнью – манией реинвестировать и преумножать прибавочную стоимость несмотря на уменьшающуюся прибыль, промышленное перепроизводство и т. д. Даже постбуржуазному капитализму Джорджа Гилдера (любимого автора Рональда Рейгана) не удаётся потреблять лишь малую часть излишков. В мире слишком много богатств, чтобы мы страдали от скаредного потребления капиталистических экономик. Вопреки добродетелям умеренности, бережливости и труда Бена Франклина, мы уже больше века обладаем моральной лицензией, нужной для участия в псевдодикарском, индивидуальном потреблении. Но мы даже и близко не подошли к тому, чтобы потреблять то, что мы, как люди, производим. Жертвоприношение, которое мы совершаем ради этого ничтожного потребления, – медленное отмирание работы.

Шоппинг – это тоже работа, в том смысле, что он обслуживает экономику. И работа, и шоппинг стали не такими уж полезными для удовлетворения человеческих нужд – они всё больше означают служение экономике. Мы воспринимаем полезность как нечто само собой разумеющееся, и многие полагают, что экономия полезна. Но оглянитесь вокруг. Того, что нам полезно и требуется для поддержания наших жизней, куда больше, чем достаточно. Мы же озабочены роскошным. Мы соглашаемся с Фурье, сказавшим, что Солнце – это тело бога, и ставившим роскошь на первое место среди страстей. Эротическая интерлюдия, чрезвычайно непродуктивная растрата энергии, безусловно, является роскошью, но ничто так не роскошно, как смерть человека, этот сильнейший фетиш. Работа притягивает нас так же, как смерть, но только с меньшей силой.

Экологическое разрушение и зарплатное рабство доказывают – экономика ограничений ведёт войну против человечества. Однако, по-видимому, каждый участвует в заговоре в пользу этой смертоносной экономики. Саморазрушение и самопожертвование переросли во что-то, чем они не являются, – в выгоду. Фурье удивлялся, что Смит и Рикардо изучали богатство, не рассматривая мораль. Их псевдонаучные теории упускали тот факт, что за всей экономической деятельностью таится невидимая рука религии.

До тех пор пока сомнительные рыцари индустрии XIX века не запятнали историю своей извращённой идеей постоянного реинвестирования доходов, все участвовали в жертвенном растрачивании. Такой разрыв с непродуктивными тратами лучше всего иллюстрирует потлач у квакиутлей, разорительные празднества дарения, объявленные вне закона в капиталистически-протестантской Канаде. Потлач доказывает, что пока он главенствует над уровнем коммерции и приобретает разрушительный масштаб, дарение совершает преступление против экономики ограничений. Духовный престиж доставался тому из квакиутлей, кто больше всего жертвовал своим соперникам. Хорошо это описывает Пикабиа: «Голод или всё-таки изобилие возбуждают желание разрушать – или, возможно, и то, и другое».

Колоссальные запасы энергии, как выясняется, затрачиваются на улучшение внешнего вида потребительских товаров. Как любит говорить поэт: «Американское яблоко – это не яблоко», но спектакль яблока на продажу. Такое яблоко едва ли пойдёт для вечного праздника – оно остаётся в рыночной экологии лишь пока сохраняет свой фальшивый блеск. Товары – это не дары, достающиеся нам путём символического обмена, они – загрязнение, получающееся в ходе эквивалентного обмена, использующего гомогенную субстанцию денег. Пользуясь иррациональностью как защитой, рейгановский апологет капитализма Джордж Гилдер определяет празднование и потлачество как черты предпринимателей, собирающих и распределяющих богатство. По крайней мере, Гилдер признаёт дары самым насущным вопросом в капиталистическом обществе, но даже пустяковое дарение, оказывающееся жизненным импульсом и моральным центром капитализма, отдаёт меньше, чем получает, иначе его ждёт банкротство. Иными словами, доход противоречит идее дара.

Выясняется, что капиталистические общества потребляют больше, чем докапиталистические, но их модели потребления отличает качественная разница. Даже кажущиеся непроизводительными формы потребления алкоголя и табака порождают доходные отрасли промышленности. Не нужно быть Мандевиллями[7], чтобы понять экономические плюсы от саморазрушения в этих ограниченных формах. По шкале квакиутлей саморазрушение даёт большие преимущества – оно распределяет богатство и выравнивает игровое поле. Капиталисты практикуют обманчивое саморазрушение, вытекающее из их глобальной монополии. Потери в Нью-Йорке оборачиваются прибылями в Токио, и наоборот. Система ничем не рискует, а потому ничего роскошного не ставится на карту. Игроки играют в игру без содержания.

6