Поезд Москва - Пекин пролетал станциюшку на полном ходу и редчайшие в те времена иностранцы видимо знать не знали и ведать не ведали о существовании нашего крохотного вокзальчика, бабки, печки и новоиспеченных лейтенантов в мятых шинелях, с багровыми рубцами на лицах, приключившимися от спанья на жестких чемоданьих боках.
Продрав глаза и подхватив багаж, мы вышли на крыльцо из теплой затхлости зальца ожидания, настоенной на человеческом поте, плесени и металлическом привкусе давно остывшей печки.
Открыв оббитую по краям войлоком дверь мы попали в другой мир, совершенно противоположный ожидаемому - холодному, смерзшемуся миру приведений прошедшей кошмарной ночи. Утро встретило нас переливами радостных, нежнейших, незатуманненых производственными дымами красок. Холодное небо оказалось потрясающе нежным, глубоким и голубым. С розовыми, апельсиновыми, лиловатыми переходами и переливами пастельных тонов. С робким солнцем, встающим над горбатым от сопок горизонтом. Небо было бездонно, беспредельно и нечему было его ограничивать. Безлесые стояли вокруг сопки, желтые от прошлогодней прихваченной изморозью, словно припорошенной снегом травы.
Между сопок, змеей вилась однопутка привезшей нас в эти края железной дороги. Одиноко уходила от станционного закутка в грустную засопочную даль, выложенная бетонными плитами, серая лента шоссе. Бетонка являлась единственной приметой продолжения организованной жизни, звала и влекла к своей истоптанной и выщербленной тасячами армейских сапог, сотнями танковых траков и автомобильных покрышек груди. Мы ступили на нее и сделали первый шаг...
Чистенький защитного цвета газик обогнал было коротенькую цепочку навьюченных чемоданами офицериков, но вовремя притормозил и съехал на обочину. Из машины вышел подполковник. Три лейтенанта скинули чемоданы на землю и представились старшему по званию. Оказалось, что это и есть наш будущий командир. Подполковник был невысок ростом, полноват, с розовыми, гладкими щеками, носом картошкой, голубыми, хитроватыми глазками под черными бровями и гладко зачесанными назад редкими волосами над загорелым круглым лбом. Не чинясь, но и без наигранной фамильярности он предложил сложить в машину чемоданы и постараться втиснуться самим. Опытным глазом командир сразу оценил, что и чемоданы, и сами доставшиеся ему лейтенанты достаточно худы и способны на сей подвиг.
***
Побежали, заспешили заполненые службой дни. Командир изучал новичков, мы постепеннно узнавали больше о людях с которыми выпало служить, летать, делить радости и невзгоды военной жизни.
Командир оказался исключительно немногословен. Так уж сложилась его судьба, что не пришлось заканчивать высшее училище, тем более Академию. От природы награжденный крепкой памятью, простым восприятием жизни и неспешным крестьянским умом, белорусский парень двигаясь медленно но верно, достиг своего предела по службе. Прекрасно отдавая себе отчет, что дальше без белого поплавка ходу нет, спокойно делал дело, не гоношась, не лебезя перед вышестоящими. Соответсвенно, не терроризировал, не задалбливал по пустякам подчиненных. Уважал труженников - офицеров, прапорщиков и солдат, ценя их по мастерству, умению, желанию работать, учиться новому - словом по профессионализму.
Бездельников и лентяев в погонах, от которых по разным причинам не мог избавиться, просто не замечал, нагло игнорировал и общался с ними исключительно в силу только чрезвычайных обстоятельств. Чаще всего негласно передавая их должностные обязанности подчиненным офицерам, а то и просто добросовестным старшинам и сержантам срочной службы. Эти люди, при любом раскладе, оказывались действительными исполнителями командирских решений. Интересно, что ни один бездельник, не обиделся на подобное разделение должностных функций. Все они спокойно продолжали получать свое "заслуженное" довольствие и пользоваться благами тихой жизни степенно покуривая на диванчике в штабном домике. Одно "но" - если приключался какой конфуз, то втык полной мерой получал бедолага бездельник, а не реально замещающий его исполнитель.
Командир много летал сам и давал летать другим. Конечно только тем, кто умел, а главное хотел летать. Любил вывозить молодых и с первого полета безошибочно определял станет или нет настоящим вертолетчиком зеленый лейтенант. Как правило его прогнозы были безупречны.
Замполитов и контриков подполковник на дух не переносил, да видать немного побаивался, посему старался, по-возможности, избегать. Службу нес не в теплом штабном кабинете, а на свежем воздухе аэродрома, в ангарах, в ремонтных мастерских. Тянул свою лямку честно и того же требовал от других, не больше, но и не меньше.
Служба подполковника проходила по дальним гарнизонам. Нигде командир не сачковал, налегая на хомут всей силой без остатка. Знали военные люди, что было за его плечами разное - подвиги, передряги, аварийные посадки, спасение людей. Хватанул он горячего изрядно, дела за ним числились громкие, но многие будут его помнить совсем за другое - за непоказушную заботу о солдатах.