Только поздно ночью разнесли по взводам хлеб и горячую кашу с вкраплениями волокон тушенки. Через силу, в полусне, медленно двигая челюстями парни осилили порции и завернувшись в шинели устроились спать в свежеотрытых окопчиках. Бодрствовали только дежурный командир и выставленные часовые из повозочных и ездовых, проведших весь марш не на своих двоих, а на облучках телег и орудийных передках. Усатые дядьки давно забывшие службу и не бравшие в руки винтовок со времен империалистической расселись не особо прячась по краям орудийных двориков, натянули поглубже пилотки, затянули шинели ремнями и принялись сторожить повалом спавшую молодежь.
С утра под пересвист жаворонков и другой сельской пичуги курсанты едва раздирая слипающиеся веки, понукаемые отделенными побежали к колодцу ополоснуться, а оттуда с котелками к кухням за все той же кашей, хлебом и чаем. После еды номера расчетов протерли ветошью и выложили из передков возле орудий позиции огневые припасы для первых залпов, отдельно осколочно-фугасные, шрапнель, картечь. Телефонисты разматывали катушки тяжелого жесткого провода и подсоединяли его к клемам допотопных полевых аппаратов в деревянных зеленых ящиках. Вскоре все батареи оказались соединены между собой телефонной связью, но самое печальное - отсутствовала связь с командованием. Не оказалось на месте ни обещанных войск прикрытия, ни так надоедавших еще вчера и напрасно ожидаемых сегодня, посыльных с приказами. Не было пока видно и немцев. Мирный день начинался в хуторе петушиным ором и скрипом колодезного журавля.
- Что же нам делать? Самим Уходить? Скотину в лес гнать? Майно ховать?- Ходил за хмурым полковником пожилой колхозный бригадир неожиданно для себя оказавшийся главным среди хуторского женского населения. Бабы стояли за жердяными тынами и следили из под белых хустынок за переговорами, решающими в конечном счете судьбу их детей, жилищ, небогатого майна, скотины и прочих составляющих сельской мирной жизни.
- Ну не знаю я, не знаю... Приказ есть приказ и место вполне ясно обозначено - окраина хутора. А будет бой, не будет, как я могу предположить не имея данных о противнике. Может через десять минут прийдет приказание сворачиваться и идти дальше.... - Вяло отговаривался полковник.
- А может через пятнадцать немец подопрет... - продолжил за него бригадир. Пушки ваши стрелять начнут и немцы пожгут усё, людей повбывают, хаты порушат...
- Не исключено, что и так. Забирай детей, баб, скотину, добро и дуй в лес.
- А курей, уточек, гусей, поросяток... Усэ бросить?
- Ну чего ты ко мне пристал? Что хочешь то и делай. Я тебе не хозяин, не голова колгоспу...
- Ты, полковник. Ты - Радянска Влада. Кажи, що робыты...
- Ну, черт с тобой. Мой совет, попрячте вещи какие унести не сможете в ямы. Вы ж их уже наверняка выкопали. Заприте курей и прочую птицу в сараи, а с остальным прячьтесь в лесу, может и пронесет. А не обойдется без стрельбы, то по крайней мере сами живы останетесь.
- То дило! ... А хлопцы твои как... баловать не будут? ... Не если там ... курочку какую...
- За курсантов я отвечаю, а если сами курей или телку для котла дадите, то оформим бумагу и заплачу, не волнуйтесь, деньги у училища есть...
- Ох тее деньги... сегодня они деньги, а завтра?
- За такие разговорчики и под трибунал угодить можно!
- Звиняюсь, товарышу полковник... Так я передам жинкам всэ и насчет курочек распоряжусь...
Когда последние жители, торопливо нахлестывая хворостинами скотину, покидали родной хутор в небе вместе с зудящим звоном моторов появился немецкий разведывательный самолет. Свежевырытые позиции батарей хоть и старались их прикрыть нарезанными на опушке пластами дерна и замаскировать воткнутыми в землю ветвями и молодыми деревцами не остались незамеченными с высоты. Самолет пролетел и заложив вираж вернулся, вновь прошел над позициями курсантов. Зенитных средств в дивизионе не имелось и курсанты только провожали злыми взглядами деловито снующий над их головами воздушный разведчик. Дивизион перекрывал огнем орудий дефеле между оврагами по которому змеились железнодорожная ветка и улучшенная шосейная дорога так необходимые для наступающих немецких войск и интерес летчиков был вполне обоснован.
Воздушный соглядатай повертелся над головами артиллеристов и улетел дальше в сторону Харькова. Снова стало пусто и тихо под синим небосводом, где даже летающая мелюзга замолкла, затаилась в предверии надвигающегося - неведомого, страшного и жестокого. Курсанты и командиры жадно курили, всматриваясь в колышущуюся слоями даль близкого горизонта и надеялись на случай, на удачу, на то, что враг задержится, встанет на дневку, а за это время подойдет пехотное прикрытие и свежие части займут оборону по флангам. Связь с командованием по прежнему отсутствовала и слегка завернутые вовнутрь позиции фланговых батарей опирались только на овраги, за которыми зияла лишь пугающая пустота одиночества.
К обеду над дорогой заклубилась пыль и эта желто-серая завеса зажатая между рваными краями оврагов неумолимо двигалась вперед к позициям училища.