Только играй

На полукруглой площадке сидел… м-м… парень? Не уверена, потому что наиболее замаскированного человека себе трудно представить! Чёрная толстовка застёгнута до самого подбородка, да так, что даже рот прикрывает. На голове торчит козырёк от кепки, а сверху ещё и капюшон плотно натянут. На лице – широкие очки с чёрными, как ночь, стёклами. И что самое странное – так это перчатка на правой руке, а в ней медиатор. Замёрз, что ли? Летом? В Лос-Анджелесе? Мамочки, да я, оказывается, не один псих на весь город! Думала, я единственная, кто в сорокаградусную жару носит толстовки и плотно затягивает на голове капюшон.

Подошла ближе, оказавшись у самого подножья площадки, и вновь мною овладело чувство полнейшей отстранённости и абсолютного погружения в звуки, что появляются на свет благодаря таланту этого странного человека. До конца времён стояла бы так и слушала не отрываясь. Что со мной происходит? С каких пор я такая чувствительная к чужой игре? Прежде подобное происходило лишь единожды: когда Мики написал для меня песню и соло, сыграв её на выступлении в клубе. Вот тогда были такие же ощущения… или почти такие же. Это подобно жидкому золоту, которое блестит, завораживает и манит своей тягучестью – невозможно глаз отвести, как-то видела такое по телику. А потом застывает и становится тяжёлым и непробиваемым, словно на душе появляется груз: неподъёмный, но всё такой же прекрасный. Так же и эта мелодия. Так играет этот чудной парень в чёрной одежде.

Человек закончил композицию и ловким движением руки опустил козырёк ещё ниже на лоб. Именно тогда я очнулась – когда музыка стихла. И отчего-то безумно захотелось закричать: «Ещё! Давай ещё! Не останавливайся! Жги!» Только слов не было, меня словно загипнотизировали.

Парень пробежался медиатором по струнам и вновь остановился. Оглядел пришедших его послушать и вдруг застыл взглядом на моём лице. Ну как застыл… наверное, застыл. Через очки-то не разглядишь! Но вот прямо нутром чувствую, как его взгляд изучающе скользит по моему лицу.

Сглотнула. Как-то не по себе стало. Зыркнула по сторонам: народ начал расходиться. Что ж, и мне пора. И вдруг парень заиграл вновь.

Чёрт… с каких пор я не управляю собственным телом? Может, в меня демон вселился? Может, я одержима?! Так и слышу его потусторонний голос в голове: «Стой на месте и слушай! А лучше подойти поближе и нагло сорви с лица очки!»

На этот раз человек не смотрел на свои руки. Да чтоб мне провалиться на этом месте, если он смотрит куда-либо ещё, кроме меня! И мурашки… мурашки табунами носятся по коже, а желудок словно разрывают на части сотни крылатых созданий.

Нет, это не музыка… Это магия! Чёртова магия!

Всё. Пошла я отсюда.

Как только я развернулась и зашагала по проходу, мелодия изменилась, стала более резкой и быстрой. Но не менее прекрасной. Что это ещё за наваждение было?

Забрав гитару, я расплатилась с Бари и вылетела из магазина.

– Да, Эстер, – раздражённо ответила на звонок, и словно мертвец заговорил в трубке:

– Где тебя носит? И почему опять на звонки Мики не отвечаешь?

Что? Когда это он мне звонил? А, ну вот же: девять пропущенных. Всего-то?

– Иди домой. Он скоро будет. Заменился на работе. Будем решать, где прятать твоё тело остаток лета. Документ Дылда подделал и отправил твоим по электронке. Правда, сомневаюсь, что он не вызовет подозрений. А ещё я сегодня иду на свидание с Заки. Так что по пути домой купи мне выпить.

Ответить на речь Эстер я не успела.

– Я перезвоню, – бросила ей и переключилась на вторую линию.

Вот и мама позвонила. Пришлось свернуть в тихий переулок и вкратце высказаться ей парочкой восторженных отзывов о тюрьме моей мечты, а также дать обещание, что отправлю ей фото с первого урока по конному спорту. Теперь придётся лошадь где-то искать. Мама сообщила, что они с отцом возвращаются через две недели и папа лично собирается позвонить директору учебного заведения, чтобы узнать, как обстоят дела. Так что я должна из кожи вон лезть, чтобы показать себя на высшем уровне.

Знала бы она, чем я сейчас занимаюсь и где нахожусь.

Плевать. Даже если они завтра узнают, что ни в какую Пенсильванию я не улетела, домой ни за что не вернусь. Буду скрываться до тех пор, пока мне двадцать один не исполнится, а потом уйду наконец в свободное плавание. Правда, случится это ещё только через девять месяцев – в феврале следующего года.

Утро следующего дня началось с похмелья.

Вчера Эстер пришла в девять часов вечера и заявила, что это было самое ужасное свидание в её жизни и она всей душой меня ненавидит! Мики так и не понял, почему она была вынуждена на него идти. А ещё Эстер сообщила о том, что сегодня её родители уехали в гости и можно устраивать вечеринку!

Но вечеринка не удалась. Раскрывать моё нахождение в Лос-Анджелесе было нельзя, а среди проинформированных личностей – только Дылда, а его звать никто не захотел, в частности Эстер, которая теперь у него в должниках. Так что… посидели втроём, поиграли в видеоигры, а после какого-то там по счёту коктейля ничего не помню.