Только когда мы вдвоем (ЛП)

Я закатываю глаза, но прежде чем я успеваю ответить, выскакивает другое сообщение. Мама.

«Райдер Стеллан Бергман, я прошу тебя об одной вещи. Об одной. Быть дома на Рождество. Ты где?»

У меня вырывается рычание. Я не очень хорошо его слышу, зато очень отчётливо чувствую, чёрт возьми. Женщины в моей жизни сведут меня с ума.

«Мама, прости. Я пытаюсь разобраться в ситуации с Уиллой. Она всё никак не встретится со мной, чтобы поговорить».

В диалоге с мамой появляются три точки.

«Так заставь её».

Иисусе. Я сын своей матери. Это отчасти шведская культура, отчасти характер — она думает, что все должны быть такими же прямолинейными, как она и я. Никакой ерунды, никаких игр.

«Уилла устроена не так, мам».

«Я так и думала. Просто я скучаю по тебе. Дом уже не тот без моего Райдера».

О да, дави на чувство вины ещё сильнее. Мой телефон снова вибрирует.

«Можешь сегодня просто прийти на ужин? Только Рен, Вигго, Оливер и Сигрид».

«То есть, практически все. Не считая Акса, Фрейи и её гадкой половинки».

«Наверное, можно сказать и так».

«Ладно, но я потом пойду домой. На празднование Рождества буду вовремя, обещаю».

«Твои условия приемлемы. Увидимся через час».

Через час? Я бросаю телефон в сторону, затем вспоминаю, что надо ответить Уилле.

«Мама убьёт меня, если я не приду на семейный ужин. Всё-таки не получится приготовить тебе фрикадельки. Позавтракаем завтра?»

«Засранец. Сделай мне те булочки с корицей и свежий кофе, и тогда договорились».

Мне хочется злиться на то, что она рассчитывает, будто я встану рано и буду печь ей свежую выпечку. Но мы оба знаем, что я так и сделаю.

«По рукам. Первым делом с утра пораньше, Солнце».

«Уже не терпится».

На моих губах играет идиотская улыбка. Я не пишу этого, но фраза так и вертится на языке. «Мне тоже не терпится».

 

***

Всё так громко, как я и думал. Рен и Сигрид (Зигги, как мы её называем) не способны говорить так, чтобы не орать. Вигго и Оливер — это погодки, которые всегда ужасно пререкались, так что и теперь они опять сцепились. Иронично, но находясь на грани восстановления слуха, я хочу лишь тишины. На мгновение ускользнув от хаоса перед ужином, я поднимаюсь по лестнице в свою старую спальню, которая как будто застыла во времени со старших классов, и плюхаюсь на одноместную кровать.

С облегчением вздохнув в блаженной тишине, я закрываю глаза. Засыпая, я ловлю себя на том, что представляю хижину в лесах, у подножья какой-нибудь заснеженной горы. Ревёт огонь, некое подобие рагу бурлит в котелке над пламенем. Я сижу в потрёпанном кресле, слушаю успокаивающее потрескивание поленьев, когда те занимаются огнём. Глубоко дыша, я чувствую запах древесного дыма и хвои, трав в рагу и той влажной сырости в хижине. Но потом появляется новый запах. Розы. Цитрус. Солнцезащитный крем.

Уилла.

Она проводит ладонью по моей шее, её пальцы массируют кожу моей голову, пока она опускается на мои колени. Дыхание вырывается из меня протяжным болезненным шипением, когда её задница ёрзает на мне, и она закидывает ножки на диван.

«Привет», — говорит она.

Я могу её слышать. Я слышу её голос, и он подобен жидкому золоту в моих ушах. Это тихое, низкое урчание. В свете от очага её глаза напоминают радужки камышового кота, обретают оттенки ириски и янтаря, пока отсветы пляшут в её радужках. Её волосы неукротимые. Так они в моём воображении выглядят после возни в постели.

Под ширинкой моих джинсов всё набухает, нужда скручивает низ живота. Воображаемая Уилла снова меняет позу, её ладони обхватывают мои щёки. Её губы на расстоянии одного вдоха, глаза не отрываются от моих. Она подвигается ближе, ближе...

Громкий стук в дверь резко будит меня. Я смотрю вниз. Мой член безбожно твёрдый и натягивает ширинку. Я явно и до боли возбуждён. Спешно скатившись с кровати, я приоткрываю дверь ровно настолько, чтобы спрятаться за ней, и вижу по другую сторону папу.

«Что?» — спрашиваю я одними губами.

Папа выглядит виноватым.